Фауст - [14]

Другое дело, что идея «Фауста», при всей ее недвусмысленности, местами выражается поэтом в форме нарочито затемненной (особенно в сценах «Сон в Вальпургиеву ночь», «Классическая Вальпургиева ночь» и в финальной сцене апофеоза). Выводы, к которым, подчинившись логике своего творения, приходит Гете — «непокорный, насмешливый… гений», — были столь сокрушительно радикальны, что не могли не смутить в нем «филистера». А потому он решался высказывать их лишь вполголоса, намеками. С саркастической улыбкой Мефистофеля подносил он «добрым немцам» свои внешне благонадежные, по сути же взрывчатые идеи. Такая абстрактная иносказательность мысли не могла не нанести заметного художественного ущерба его трагедии, одновременно снижая и общественное ее значение. Тем самым даже и здесь, в произведении, где Гете торжествует свою наивысшую победу над «немецким убожеством», время от времени проявляется действие этого убожества.

«Фауст» — поэтическая и вместе с тем философская энциклопедия духовной культуры примечательного отрезка времени — кануна первой буржуазной французской революции и, далее, эпохи революции и наполеоновских войн. Это позволило некоторым комментаторам сопоставлять драматическую поэму Гете с философской системой Гегеля, представляющей собою своеобразный итог примерно того же исторического периода.

Но суть этих двух обобщений опыта единой исторической эпохи глубоко различна. Гегель видел смысл своего времени прежде всего в подведении «окончательного итога» мировой истории. Тем самым в его системе голос трусливого немецкого бюргерства слился с голосом мировой реакции, требующим обуздания народных масс в их неудержимом порыве к полному раскрепощению. Эта тенденция, самый дух такой философии итога глубоко чужд «фаустовской идее», гетевской философии обретенного пути.

Великий оптимизм, заложенный в «Фаусте», присущая Гете безграничная вера в лучшее будущее человечества — вот что делает великого немецкого поэта особенно дорогим всем тем, кто строит сегодня новую, демократическую Германию. И этот же глубокий, жизнеутверждающий гуманизм делает «величайшего немца» столь близким нам, советским людям.

Ник. Вильмонт

Посвящение [1]

Вы снова здесь, изменчивые тени,

Меня тревожившие с давних пор,

Найдется ль наконец вам воплощенье,

Или остыл мой молодой задор?

Но вы, как дым, надвинулись, виденья,

Туманом мне застлавши кругозор.

Ловлю дыханье ваше грудью всею

И возле вас душою молодею.

Вы воскресили прошлого картины,

Былые дни, былые вечера.

Вдали всплывает сказкою старинной

Любви и дружбы первая пора.

Пронизанный до самой сердцевины

Тоской тех лет и жаждою добра,

Я всех, кто жил в тот полдень лучезарный

Опять припоминаю благодарно.

Им, не услышать следующих песен,

Кому я предыдущие читал.[2]

Распался круг, который был так тесен,

Шум первых одобрений отзвучал.

Непосвященных голос легковесен,

И, признаюсь, мне страшно их похвал,

А прежние ценители и судьи

Рассеялись, кто где, среди безлюдья.

И я прикован силой небывалой

К тем образам, нахлынувшим извне.

Эоловою арфой прорыдало

Начало строф, родившихся вчерне.

Я в трепете, томленье миновало,

Я слезы лью, и тает лед во мне.

Насущное отходит вдаль, а давность,

Приблизившись, приобретает явность.

Театральное вступление

Директор театра, поэт и комический актер.

Директор

Вы оба, средь несчастий всех

Меня дарившие удачей,

Здесь, с труппою моей бродячей,

Какой мне прочите успех?

Мой зритель в большинстве неименитый,

И нам опора в жизни — большинство.

Столбы помоста врыты, доски сбиты,

И каждый ждет от нас невесть чего.

Все подымают брови в ожиданье,

Заранее готовя дань признанья.

Я всех их знаю и зажечь берусь,

Но в первый раз объят такой тревогой.

Хотя у них не избалован вкус,

Они прочли неисчислимо много.

Чтоб сразу показать лицом товар,

Новинку надо ввесть в репертуар,

Что может быть приятней многолюдства,

Когда к театру ломится народ

И, в ревности дойдя до безрассудства,

Как двери райские, штурмует вход?

Нет четырех, а ловкие проныры,

Локтями в давке пробивая путь,

Как к пекарю за хлебом, прут к кассиру

И рады шею за билет свернуть.

Волшебник и виновник их наплыва,

Поэт, сверши сегодня это диво.

Поэт

Не говори мне о толпе, повинной

В том, что пред ней нас оторопь берет.

Она засасывает, как трясина,

Закручивает, как водоворот.

Нет, уведи меня на те вершины,

Куда сосредоточенность зовет,

Туда, где божьей созданы рукою

Обитель грез, святилище покоя.

Что те места твоей душе навеют,

Пускай не рвется сразу на уста.

Мечту тщеславье светское рассеет,

Пятой своей растопчет суета.

Пусть мысль твоя, когда она созреет,

Предстанет нам законченно чиста.

Наружный блеск рассчитан на мгновенье,

А правда переходит в поколенья.

Комический актер

Довольно про потомство мне долбили.

Когда б потомству я дарил усилья,

Кто потешал бы нашу молодежь?

В согласье с веком быть не так уж мелко.

Восторги поколенья — не безделка,

На улице их не найдешь.

Тот, кто к капризам публики не глух,

Относится к ней без предубежденья.

Чем шире наших слушателей круг,

Тем заразительнее впечатленье.

С талантом человеку не пропасть.

Соедините только в каждой роли

Воображенье, чувство, ум и страсть

И юмора достаточную долю.

Директор