Фатум - [54]

Чтобы успокоиться, Борис сосредоточился на дыхании и сделал пять медленных глубоких вдоха, повторив как молитву: «Я спокоен. Я уверен в себе. Я уравновешен. Я осознаю, что происходит. Моя жизнь прекрасна. Я на правильном пути. У меня интересная работа и праведная жизнь». Наблюдая за убийцей, Борис понял, что тот готов раскаяться.

– Начинай с самого начала, – выдержанным тоном дал знать опер.

Ухватов заёрзал на стуле, почесал затылок, вскользь виновато взглянул на могучего следователя и, запинаясь, признался:

– Утром я вышел раньше и пошёл в школу. Когда захотел в туалет, то спрятался за забором. Она шла мимо и застала меня с опущенными штанами. Обозвала меня. Сказала, что все расскажет, чем я занимаюсь. Я испугался.

Он медленно выдавливал из себя предложения. Похоже на ходу сочинял историю. Борис с недоверием взглянул, и увидел, как бегают глаза Ухватова в поиске нужных слов.

– Что-то ты не договариваешь дружок. Ну, подумаешь, поссал под забор, не убивать же людей из-за этого.

– Я испугался, – он неуверенно ответил.

– Правду говори или, снова в морду получишь.

– Я рассказал, – он потух, казалось умолк навсегда.

Борис понимал, что этот ублюдок не так прост, как кажется. У него явно свои тараканы в голове. Что-то явно не совпадало. Он чувствовал, что попал впросак.

– Значит ты ссал. Ты думаешь, я тебе поверил? А как сперма твоя появилась на одежде убитой? Ты её вместе с мочой выссал? – у Бориса скрипнули зубы.

Подонок молчал. Следователь замахнулся и чуть остановил кулак у носа.

– Говори сволочь правду! – схватив за шкирку, он тряхнул так, что у Ухватова стукнули зубы.

– Я ждал девчонок! – вдруг заговорил Дима.

– Кого конкретно?

– Конкретно никого. Любых.

– Для чего?

– Мне нравилось смотреть на них.

– И что?

– Ну, так. Интересно.

– Что тебе интересно?

– Нравится, когда они смотрят на меня.

– То есть?

– Ну, …ну, – он покраснел до ушей и стал похож на перезрелый помидор.

– Ты что мастурбировал?!

– Н-нет.

– Тогда что ты делал?

– Ничего. Просто стоял.

Мысль обожгла как калёным железом, и Борис вспомнил рассказ Потапа о происшествии в школе.

– Ясно. Так это ты развлекаешься за школьным забором? Эксгибиционист проклятый.

Не знакомое слово ввергло Ухватова в ступор.

– А что это такое?

– Это то, что ты делал.

– Я не видел, как она подошла ко мне сзади. Когда я повернулся к ней, она испугалась и хотела убежать. Она стала кричать, а я не мог отпустить.

– Извращенец …твою мать! Значит, она испугалась, увидев твой член?

– Да. Я с ней боролся. Она вырывалась, кусала ладонь, когда я закрывал рот рукой. Мне трудно было с ней справиться. Я обхватил шею и придавил, чтоб она молчала. Она упала. Я испугался. Я не мог бежать, мне мешали спущенные штаны.

– Дальше!

– Когда она потеряла сознание, я увидел её тело. Я никогда не был с девушкой. Я не выдержал и кончил.

– Больной ублюдок!

– Я потряс, а она не двигается. Я прислушался, а она не дышит. Меня никто не видел. Я хотел убежать сразу.

Раскаяний Ухватова явно не наблюдалось, он обвинял малышку, ставшую свидетелем его неадекватного поведения. В глазах проглядывался только страх за свое будущее.

– Что потом?

– Я не знал, куда её деть. Схватил за ноги и оттащил вглубь сада, бросил в ямку, и присыпал листьями и пошёл в школу.

– Зачем в записке угрожал всем?

– Я услышал, как мать рассказывала своему хахалю, что поймали маньяка, того убийцу девочек, и решил все свалить на него. Ночью пробрался в сад и вложил в руку записку.

У Бориса разбухла от злобы голова, шея надулась, желая треснуть. Он не мог ни писать, ни слушать признания. Здоровяка от повышенного давления подташнивало. Он чётко вспомнил тот день, когда впервые увидел растерзанную маньяком девочку, сработал рвотный рефлекс, и он еле успел добежать до унитаза. Смыв с лица остатки утреннего завтрака он отдышался, и пошёл на допрос. Такая реакция крайне расстроила следователя. За последние полгода он так часто соприкасался со злом, что немало сил требовалось, чтобы успокоиться. Он помолчал.

– Продолжай.

Борис засунул руку в карман и дотронулся до «камня терпения». Это был абсолютно простой голыш. Критерий выбора Борисом камня – приятный на ощупь. Его секретный предмет обладал магическими свойствами. Всякий раз, когда он чувствовал что выходит из себя, он гладил «камень терпения».

Кабанов думал о мальчишеской жестокости и хладнокровности. Задушив девочку, тот сел за парту, как ни в чем не бывало. От чего появляются беспощадные подростки и безжалостные убийцы? Как окружение допускает появление таких людей. В чём причина? В равнодушии общества к подрастающему поколению. Молодой, не закостеневший мозг искал ответы, которые, видимо, придут только с опытом. Грусть от несовершенства мира накатила на следователя.

Преступление было раскрыто. Город мог спать спокойно. Об этом пока знал только Борис. Осталось добыть подтверждение экспертизами. Когда он остыл от переживаний, его мучила совесть за лютые допросы, учинённые им ради идеи спасения людей от маньяков, но он все равно повторил бы все сначала, упросив совесть подождать за дверью.

Для Бориса совесть – это всего лишь трюк, которым пользовались другие, призывая к ней. Взрослые при нём часто рассуждали что правильно, а что нет, навязывали укоренившиеся в обществе взгляды, когда ты невинен, уязвим, деликатен, и на тебе легко оставить грубый до шрама след, окаменевший отпечаток. А потом всю жизнь следовать созданным ограничениям. Общество обусловило людей «совестью» с рождения, которая поработила людей, и, управляя жизнью со стратегической точностью, стала главным критерием оценки.