Фату-Хива. Возврат к природе - [9]

Терииероо считал, что мы спокойно можем отказаться от всех благ цивилизации; только два предмета даже он считал необходимыми: котелок и длинный нож — мачете. Без котелка многие из продуктов леса будут несъедобными для современного человека, а без ножа мы не сможем даже заострить кол, который нужен, чтобы содрать с кокосового ореха толстую защитную кожуру.

На камнях в реке сидели улитки в колючих раковинах, напоминающие маленьких морских ежей. Нам объяснили, что на них лучше не наступать, особенно европейцам, у которых подошвы ног совсем тонкие — не то что у наших полинезийских друзей, снабженных от природы толстой кожаной подошвой. И я внимательно смотрел под ноги, когда однажды утром отправился на речку за раками. Может быть, у другого берега больше раков? Проверю… Посередине река была довольно глубокая, и течение быстрое, дно не разглядеть. Ой! Я со всего маху наступил на колючую улитку и потерял равновесие. Стремнина не давала подняться на ноги, и бурное течение увлекло меня к устью. Даже самый посредственный пловец справился бы с течением, да только я не принадлежал к их числу. К моему величайшему стыду, я вообще не умел плавать. В детстве я однажды бултыхнулся в воду с пристани и попал в водоворот под скалой; в другой раз зимой пошел ко дну, прыгнув на льдину среди широкой проруби, где рабочие отцовой пивоварни заготавливали лед для холодильника. После этих приключений я боялся глубоководья. Меня невозможно было убедить, что я буду держаться на воде, если научусь правильно двигать руками и ногами.

И вот теперь, под пальмами Таити, я снова во власти воды… Барахтаюсь, хватаю ртом воздух, размахиваю руками, а течение несет меня, словно мешок картошки, прямо к яростному прибою, который буйными каскадами обрушивается на гальку, как будто тысячи танков наступают на берег с моря. Все ближе и ближе оглушительная канонада, ревущий накат, рокот перекатываемой гальки. Там я живо превращусь в фарш… Быстрее соображай! Не позволяй панике парализовать тебя — думай! Овладел собой? Так, спокойно. Размеренно двигая руками, я поплыл. Я ведь знал, как надо плыть, просто никогда еще не пробовал. Легко выбрался из стремнины на берег, предоставив гальке скрежетать зубами в белой от пены, разинутой пасти моря. Долго стоял я на траве и смотрел на беснующиеся волны, от гнева которых сумел уйти. Тропическое солнце обжигало кожу. Я прошел вверх по реке, нашел тихую заводь, нырнул и поплыл по кругу, словно лягушка. Появился Терииероо, тоже нырнул и стал рассекать воду кролем. Здорово! Я не сказал ему, что еще никогда в жизни не плавал.

Вес Терииероо не позволял ему самолично показать мне, как полинезийцы взбираются на кокосовую пальму. Зато его внук Биарне, названный в честь старого друга вождя, уперся в ствол руками и ногами, выгнул спину дугой и пошел вверх так же легко, как я шагал бы по столбу, положенному на землю. Вспомнив, как мы, ребята, взбирались на гладкий ствол сосны, я обнял пальму и полез в лучшем скандинавском стиле, прижимаясь к дереву грудью. К моей радости, оказалось, что лезть на кокосовую пальму легче, чем на сосну — до самой кроны, напоминающей папоротник, ствол окружала частая и мелкая кольцевая насечка. Добравшись до верха, я гордо помахал рукой моим друзьям и попытался сорвать кокосовый орех. Куда там! Плодоножка тугая, словно кожаный ремень. Я быстро запыхался и почувствовал, что пора слезать. Не тут-то было, острые кромки насечек были обращены вверх. Курам на смех: вишу на макушке пальмы и не знаю, как спуститься… Я отчаянно цеплялся за голый ствол. Попробовал выгнуть спину на полинезийский лад, но едва не сорвался и поспешил обнять пальму на скандинавский лад. Что делать? Окончательно выбившись из сил, я подчинился закону тяготения и ракетой скатился вниз. Ощущение того, что часть моей кожи осталась на стволе, заглушило боль в седалище. Словно по мне сперва прошлись спереди наждаком и рашпилем, а напоследок врезали кулаком сзади. К тому же Терииероо увидел, что у меня наполовину оторван ноготь на большом пальце ноги. Взял клещи, вложил все свои сто тридцать килограммов в мощный рывок и избавил меня от ногтя.

Прошло две недели, прежде чем я научился правильно влезать на небольшие пальмы и, держась за ствол, преодолевать упорное сопротивление плодоножки, соединяющей орех с пальмой. А ведь еще надо было следить, чтобы не растревожить какое-нибудь осиное гнездо или огромных тысяченожек.

Гордостью Папеноо была автомашина Терииероо. Машины, тогда вообще были редкостью на острове, и у нас подчас уходило больше времени на то, чтобы крутить ручку, копаться в моторе и толкать злосчастный экипаж, чем дойти пешком до Папеэте. Но Терииероо, который легко отмерял десятки километров по горам, предпочитал ездить в Папеэте на своем автомобиле. Понять его было нетрудно, и мы присоединялись к нему. Бродить по лесам и холмам Папеноо было сплошным удовольствием, ведь там мы обходились легким пареу, и теплый воздух только ласкал кожу. А для поездки в город полагалось одеваться на цивилизованный лад. В белом костюме Терииероо с лихо закрученными усами напоминал банкира начала века. Страшными словами поносил вождь огромные теннисные туфли, которые нещадно жали его растопыренные пальцы, а галстук он повязывал с видом висельника, который сам себе надевает петлю на шею. Я никак не мог удовлетворительно объяснить ему, в чем смысл этого давнего изобретения. Превратившись из веселых полинезийцев в серьезных граждан этого французского филиала моего собственного мира, мы крутили, и толкали, и тряслись пятнадцать километров, отделявших нас от улочек Папеэте.