Фатерланд - [15]

– Она умерла.

– Что?

– Умерла больше десяти лет назад. Я проверил в архивах СС – даже обладатели почетных званий должны сообщать о ближайших родственниках. У Булера не было детей, но я нашел следы его сестры. Она вдова, ей семьдесят два года, зовут Элизабет Тринкль. Живет в Фюрстенвальде. – Марш знал это место: небольшой городок примерно в сорока пяти минутах езды к юго-востоку от Берлина. – Местная полиция везет её прямо в морг.

– Встретимся там.

– Еще одна новость. У Булера в Шваненвердере дом.

Это объясняло, почему труп оказался именно там, где был найден.

– Молодец, Макс. – Марш повесил трубку и пошел в ресторан.

Хальдер покончил с завтраком. Когда вернулся Марш, он бросил салфетку и откинулся на стуле.

– Отлично. Теперь я почти смогу вынести предстоящую разборку полутора тысяч донесений и команд по Первой танковой армии Клейста. – Он принялся ковырять в зубах. – Нам надо чаще встречаться. Ильза постоянно спрашивает: «Когда ты приведешь к нам Зави?» – Он наклонился к Маршу. – Слушай, у нас в архиве работает одна женщина – изучает историю Союза немецких девушек в 1935-1950 годах. Потрясающая! Муж, бедняга, в прошлом году пропал без вести на Восточном фронте. Одним словом: ты и она. Что ты на это скажешь? Скажем, на следующей неделе вы оба у нас.

Марш улыбнулся:

– Ты так добр ко мне.

– Это не ответ.

– Правда. – Он постучал пальцами по фотокопии. – Можно взять?

Хальдер пожал плечами.

– Само собой.

– И последнее.

– Давай.

– Государственный секретарь генерал-губернаторства. Чем он мог конкретно заниматься?

Хальдер развел руками. Кисти были густо покрыты веснушками, из-под манжет выбивались ярко-рыжие клочья волос.

– Они с Франком обладали неограниченной властью. Делали что хотели. В то время главной проблемой, по-видимому, было переселение.

Марш записал в книжке слово «переселение» и обвел его кружком.

– Как это происходило?

– Это что? Семинар? – Хальдер выстроил перед собой треугольник из тарелок – две маленькие слева и одна побольше справа – и сдвинул их вплотную друг к другу. – Все это – Польша до войны. После тридцать девятого западные области, – он постучал по маленьким тарелкам, – были включены в состав Германии. Имперский округ Данциг – Восточная Пруссия и имперский округ Вартеланд. – А это, – он отодвинул большую тарелку, – стало генерал-губернаторством. Осколком государства. Обе западные области были онемечены. Понятно, это не моя сфера, но я видел некоторые цифры. В 1940 году они поставили целью довести плотность населения до ста немцев на квадратный километр. И сумели добиться этого за три года. Неслыханная операция, если учесть, что война все ещё продолжалась.

– Скольких людей это коснулось?

– Одного миллиона. Управление СС по проблемам евгеники находило немцев в местах, которые тебе и не снились, – в Румынии, Болгарии, Сербии, Хорватии. Если твой череп соответствовал нужным измерениям и ты был из подходящей деревни, тебе просто выдавали билет.

– А Булер?

– Ах да. Чтобы освободить место миллиону немцев в новых имперских округах, им пришлось выселить миллион поляков.

– И они направились в генерал-губернаторство?

Хальдер завертел головой и украдкой оглянулся вокруг, не подслушивает ли кто, – люди называли это «немецким взглядом».

– Им также пришлось заниматься евреями, которых высылали из Германии и западных территорий – Франции, Голландии, Бельгии.

– Евреями?

– Да, да. Только давай потише. – Хальдер говорил так тихо, что Маршу, чтобы расслышать, пришлось наклониться над столом. – Представляешь, какой был хаос. Перенаселение. Голод. Болезни. Можно догадываться, что там и сейчас отхожее место, что бы они ни говорили. Еженедельно газеты публиковали, телевидение и радио передавали обращения Восточного министерства, приглашавшие колонистов в генерал-губернаторство. «Немцы! Требуйте принадлежащее вам по праву рождения! Бесплатная усадьба! Гарантированный доход в первые пять лет!» Рекламные объявления изображали живущих в роскоши счастливых колонистов. Но обратно просачивались сведения и о подлинном положении дел – неплодородная земля, каторжный труд и захудалые городишки, куда немцам приходилось возвращаться по вечерам из страха перед налетами местных партизан. В генерал-губернаторстве было хуже, чем на Украине, хуже, чем в Остланде, даже хуже, чем в Москве.

Подошел официант предложить ещё кофе. Марш отказался. Когда тот удалился на недосягаемое для слуха расстояние, Хальдер продолжил все тем же тихим голосом:

– Франк управлял всем из замка Вавель. Должно быть, там размещался и Булер. Мой приятель работает в генерал-губернаторстве в официальных архивах. Боже, он такое рассказывает… Роскошь, очевидно, была невероятная. Что-то из времен Римской империи. Картины, гобелены, сокровища, награбленные у церквей, драгоценности. Взятки деньгами и натурой, если понимаешь, что я имею в виду. – Голубые глаза Хальдера светились, брови плясали.

– И Булер имел к этому отношение?

– Кто знает? Если нет, то он, пожалуй, был единственным, не связанным с этим делом.

– Это, возможно, объясняет, откуда у него дом в Шваненвердере.

Хальдер тихонько присвистнул.

– Вот тебе и ответ. Мы с тобой, друг мой, были не на той войне. Запертые в вонючем металлическом гробу в двух сотнях метров от поверхности воды в Атлантике. А могли бы жить в силезском замке, спать на шелках в компании с парой молоденьких полек.