Фаталист - [11]

Печорин всмотрелся в даль, но твари уже не было. Она исчезла в пучине, из которой явилась.

Произошедшее казалось сном – еще час назад Григорий Александрович поклялся бы, что ничего подобного произойти не может. Однако он видел своими глазами нечто, и местные жители кормили его. Они служили порождению ада, чудовищу, которое явилось в этот мир вопреки законам природы и Божьей воле.

Или нет?

Григорий Александрович вернулся в дом. Денщик очень удивился, когда, проснувшись, увидел его одетым. Печорин не стал рассказывать ему о том, что случилось на берегу, – ни к чему пугать человека.

Раздевшись, Григорий Александрович лег, но долго не мог уснуть.

В разбитое окно тянуло прохладным воздухом, слышно было, как плещутся у подножия крутого берега волны.

Перед глазами все стояла бесформенная глыба с мокрой блестящей кожей, а в ушах продолжало звучать чавканье.

Наконец, перед самым рассветом, Григория Александровича все-таки сморило.

* * *

Когда Печорин проснулся, то сразу увидел денщика, который, похоже, дожидался его пробуждения в большом нетерпении. Лицо его показалось Григорию Александровичу испуганным.

– Плохо, ваше благородие! – сказал тот с ходу.

– Что случилось?

Денщик наклонился и перешел на шепот:

– Здесь нечисто! Я прошелся сейчас утром по городу, встретил урядника, и он спросил, где мы остановились. Я ему сказал, а он и говорит: «Здесь, брат, люди недобрые!» Да и в самом деле, что это за слепой?! Ходит везде один: и на базар, за хлебом, и за водой.

– Не появилась ли хозяйка? – спросил Печорин, садясь на лавке, служившей постелью.

– Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь.

– И где они сейчас?

– Девица не знаю, а старуха сидит в своей хате.

Одевшись, Григорий Александрович отправился в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед, довольно роскошный для бедняков. Аппетитно пахло мясом. Старуха на все вопросы отвечала, что она глухая. Что было с ней делать? Печорин обратился к слепому, который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост.

– Ну-ка, слепой чертенок, – сказал он, взяв мальчишку за ухо, – говори, куда ты ночью таскался с узлом, а? Что у тебя в нем было?!

Мальчик вдруг заплакал, закричал, заохал:

– Куда я ходил? Никуда не ходил! С каким таким узлом?

Старуха на этот раз, несмотря на глухоту, услышала и стала ворчать:

– Вот выдумывают, да еще на убогого! За что вы его? Что он вам сделал?

Григорий Александрович слепого выпустил и вышел на улицу, но твердо решил докопаться до истины.

Завернувшись в бурку, он сел у забора на камень, поглядывая вдаль. Перед ним тянулось взволнованное ночной бурей озеро, и однообразный шум его, подобный ропоту просыпающегося города, напомнил Печорину прежние годы, перенес его мысли на север, в холодную столицу. Предавшись воспоминаниям, он забылся.

Так прошло около часа, а может, и больше.

Вдруг что-то похожее на песню вывело его из ностальгического оцепенения. Григорий Александрович прислушался. И точно, это была песня. Ее тянул женский, свежий голосок, – но откуда? Напев казался старинным и был то печальным, то живым. Печорин узнал его.

Он огляделся, но никого не увидел. Звуки словно падали с неба. Григорий Александрович поднял глаза: на крыше хаты стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от солнечных лучей, она всматривалась в даль, то смеясь и разговаривая с собой, то снова запевая песню.

Григорий Александрович проследил за ее взглядом, но на озере ничего было не видать. Когда он обернулся, девушки уже не было.

Вдруг она пробежала мимо него, напевая что-то другое, и, пощелкивая пальцами, поднялась к старухе в лачугу. Между женщинами начался спор. Старуха сердилась, девушка в ответ громко хохотала, но как-то неестественно. Печорин подумал, что она разыгрывает спектакль – возможно, специально для него, зная, что он их слышит.

Вскоре девушка появилась из лачуги и вприпрыжку побежала через двор. Поравнявшись с Григорием Александровичем, она остановилась и пристально посмотрела ему в глаза, потом небрежно обернулась и тихо пошла к берегу.

Этим дело, однако, не кончилось: целый день она вертелась около хаты, где остановился Печорин. Пенье и прыганье не прекращались ни на минуту. Как ни странно, на лице девушки не было никаких признаков безумия; напротив, ее взгляд с проницательностью задерживался на постояльце, а глаза были одарены какою-то магнетическою властью. Всякий раз они будто ждали вопроса, но, как только Григорий Александрович предпринимал попытку заговорить с девушкой, та убегала, коварно улыбаясь.

Она была далеко не красавица, но в ней виднелась порода, которая по большей части заметна в поступи, в руках и ногах. Особенно, по мнению Печорина, много значил нос. Прямой, тонкий, не слишком длинный и не вздернутый нос в России встречается реже маленькой ножки. Такой нос Григорий Александрович именовал про себя «правильным».

Певунье было, вероятно, не больше восемнадцати лет. Быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, загадочные речи, прыжки, странные песни, необыкновенная гибкость ее стана, особенный наклон головы, длинные русые волосы, золотистый отлив слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос – все это было обворожительно!