Фашистский социализм - [10]

Не только изначальное метафизическое стремление или активный жизненный порыв к свободе, но и подчинение моральным ценностям, готовность следовать долгу, а также страдание и боль определяют динамику общества. Пассивное претерпевание боли и страдания духа и тела, «стоицизм», оказывается не менее важными, чем пассионарность. Так называемая духовность, которая должна приниматься во внимание представителями наук, имеющими дело не с вещью, а с человеком, состоит, скорее, в пассивном, чем в активном опыте. Только человек способен страдать и жертвовать собою, причем не только для защиты своих детей, это встречается и у животных. Человеческая склонность к самопожертвованию имеет какой-то иной, не связанный с инстинктом выживания рода источник. Уже в ветхозаветной легенде о грехопадении поражает нерациональность и даже неморальность «первородного греха». Вероятно, смысл ее состоит в том, что она представляет собой рассказ о несовершенстве человека. В истории культуры можно выявить серию таких мифов, свидетельствующих о том, что люди развивали представления не только о собственном совершенстве и величии, но и о собственном несовершенстве. Иногда думают, что история греховности закончилась вместе с секуляризацией. Но на самом деле современные психологи и социологи пишут об «одиночестве в толпе». Автономные индивиды – жители современных мегаполисов – испытывают ужасное одиночество и жаждут, но не находят любви.

Желание контакта особенно ясно обозначилось в литературе девятнадцатого столетия, которая описывает поиски новых форм общения. Эротические переживания, как видно из романа Флобера «Госпожа Бовари», находят новые обличья, не сводимые к супружеству, и занимают всю жизнь человека. Любовь все более странная и даже перверсивная становится навязчивым состоянием наших современников. Конечно, это можно объяснить интенсификацией эротизма с целью управления поведением людей. Но несомненно, что эти переживания, по сути дела, заняли нишу духовного опыта, освободившуюся после «смерти Бога». Сегодня противоречивая связь человека и городской среды описывается языками психо- и шизоанализа. Жители мегаполисов остро переживают свою неукорененность и ищут новые формы контактов. Но как возможно самосохранение и душевное равновесие в условиях отрыва от почвы и культурных традиций? Как возможно единство общества, если тела индивидов уже не испытывают сочувствия и сострадания, благодаря которым тысячелетиями держалась коллективная жизнь людей? Античное общество выработало свои ритуалы, обеспечивающие единство полиса и гражданина. Христианство предложило новый тип общности на основе терпимости и сострадания. В России после октябрьской революции большевики стремились создать взамен христианских храмов новые общественные пространства, где единство людей обеспечивалось идеологией. Было бы недальновидно призывать к реанимации эти ушедшие в прошлое культурные пространства. Даже их воссоздание не гарантирует того, что они не окажутся пустыми. Но если современная цивилизация не мобилизует усилия, направленные на преодоление одиночества и конформизма, то она вновь может оказаться перед необходимостью выбору опыта страдания и боли, как традиционных и надежных способов сборки коллективного тела.

Пока что современные социальные движения ищут формы реализации единства людей в другом направлении, а теоретики спорят о диалектике индивидуального и общего, части и целого. Однако поиски единства и целостности общества, исходя из абсолютизации человека, очевидно, являются тупиковыми. Современные межиндивидуальные и межэтнические конфликты обнаруживают несовершенство современного понимания свободы. Что же можно противопоставить духовному опыту разукорененности, одиночества и протеста, который обнаруживает несостоятельность наивных надежд на разум и демократию?

В России к этому добавляется подозрение в недееспособности демократии и неизбежности реанимации старых форм единства, основанных на коллективном сострадании. Исполнятся или нет светлые пророчества или, наоборот, мрачные предсказания, во многом зависит от того, какие приватные культурные пространства придут на смену старым коллективным формам жизни. Все-таки наличие небольшого круга людей, демонстрирующих великолепный образ жизни, явно недостаточно для цивилизованного существования остальных. Управление ими мыслится на основе воссоздания православных храмов, где, сопереживая страданиям Христа, люди учатся прощать свои и чужие грехи. Но не окажутся ли пустыми как сами храмы, так и связанные с ними надежды на возрождение коллективного опыта страдания и сострадания? Конечно, как и в других цивилизованных странах, в России есть еще трибуны стадионов и дискотеки для больших масс людей, а для публики – театры и клубы, но пространства для реализации индивидуальной свободы находятся все еще в зародышевом состоянии.

I

ПРОТИВ МАРКСА

I. ИДЕЯ ПРОЛЕТАРИАТА

Прошло уже больше века как появился новый общественный класс – пролетариат.

Подобная общественная форма не была известна ни древности, ни средневековью. Пролетарий – это не раб и не крепостной, он свободен от всякой личной связи с хозяином; теоретически он обладает независимостью, которая является, с одной стороны, его преимуществом, по сравнению с положением раба или крепостного, а с другой – недостатком. Не больше пролетарий похож и на средневекового ремесленника, зажатого в охранительно-дисциплинарные рамки цехового устройства; но сложился пролетариат как раз из трансформировавшихся элементов предшествующих классов, ремесленников и крестьян, лишившихся своего прежнего статуса.