Фашистский меч ковался в СССР - [116]

Бенеш напомнил, что в разговоре со мной (кажется 22.IV. с. г.) он говорил, что почему бы СССР и не договориться с Германией? Я ответил, что помню, и признался, что меня тогда очень удивила эта часть разговора, как совершенно выпадающая из рамок обычного рода мыслей Бенеша. Лукаво смеясь, Бенеш ответил, что теперь может объяснить мне скрытый смысл своего тогдашнего разговора[536]. Свои объяснения Бенеш просил считать строго секретными и затем рассказал следующее: начиная с января месяца текущего года Бенеш получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером[537] и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Маетны в Берлине является исключительно точным информатором. <…> У Мастного в Берлине было два разговора с выдающимися представителями рейхсвера. Мастный их сфотографировал, видимо, не понимая сам, что они обозначают. Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свой секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать о том, что этот контакт с изменниками. Для него возникала проблема, что делать, если Советское правительство действительно вернется к какой-нибудь политике «нового Рапалло». В этой связи Бенеш задал риторический вопрос, где средство для защиты Чехословакии, и без обиняков отвечал на этот вопрос, что тогда Чехословакия тоже должна была бы заключить соглашение с Германией. Это было бы началом чехословацкой зависимости, но другого выхода не было. Гитлер вовсе не стремится к тому, чтобы физически немедленно уничтожить Чехословакию, но он хочет «союза» с ней. На чехословацком языке это означало бы зависимость, вассальное состояние, а Бенеш не для того потратил столько лет иа освобождение от австрийского ига, чтобы принять германское ярмо. Бенеш говорил, что Москва должна самым серьезным образом оценить эти его заявления и раз навсегда понять, что Чехословакия хочет быть свободной в полном смысле слова. Она не примет никогда никакого диктата, но она будет драться за свою свободу, за демократию, за европейский мир. Посколько это является и задачей СССР, постолько Чехословакия безоговорочно является союзником Москвы, постолько бенешов-ская политика как аксиому принимает неизменность советско-чехословацких дружественных взаимоотношений. Никакие расстрелы, никакие внутренние изменения не могут потрясти эту дружбу. В этой связи Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский. Тогда Чехословакия вынуждена была бы оставаться в дружбе с Россией Тухачевского. Но Чехословакия тогда была бы вынуждена достигнуть соглашения с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии. Вернее всего от Германии, ибо Ро,сс,ия Тухачевских не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией. Бенеш ценит именно «нынешний СССР», «сталинский режим», потому что он не предъявляет претензии на Чехословакию и ее свободы. В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР и что его концепция дружбы с СССР была и остается главной основой внешнеполитического поведения Чехословакии. ЦГАСА. Ф 33987 Оп. 3 Д. 1028 [ 1 ] Л. 107-114

Подлинник.

И-2Щ

НОВОЕ ЛИЦО КРАСНОЙ АРМИИ

ИЗ СТАТЬИ В НЕМЕЦКОМ ЖУРНАЛЕ «ВЕРФРОНТ»

1937 г

Беспристрастно оценивая положение, мы должны прийти к выводу, что, начиная с 1929 года, Красная Армия под руководством Тухачевского и начальника оперативного отдела Красной Армии Триандафиллова, погибшего при катастрофе с самолетом в 1932 г.[538], осуществила окончательный переход к реорганизации по западноевропейскому образцу. Устраненный по совету Тухачевского дуализм (командир-комиссар), так сильно мешавший командованию, был сначала сильно ослаблен, а потом совсем исчез, и командиры РККА стали почти такими же полновластными командирами, как и офицеры западноевропейских армий.

Веспой 1937 г. фактически все высшие командные должности в Красной Армии (за исключением Народного Комиссара Обороны) были заняты специалистами и уровень образования офицеров был значительно поднят. Один Ворошилов остался во главе армии в качестве «парадного генерала».

Это сознательное выхолащивание политики из армии в пользу военной квалификации в руководстве должно было (как этого небезосновательно опасались руководящие круги) натолкнуться на сопротивление радикальных элементов, а также на сопротивление тех, которые в переходе к строго дисциплинированной армии усматривали признак контрреволюции по образцу Наполеона. Во главе этих лиц еще в 1935 г. встал Лазарь Каганович, и этим была предопределена судьба армии и ее руководства. Этому человеку, огромное влияние которого на Сталина всем известно и которому Сталин беспредельно доверяет, удалось понемногу убедить диктатора, что такая не большевистская армия представляет огромную опасность для большевизма.

Когда после этого новый руководитель ОГПУ Ежов сообщил о раскрытии широкоразветвленной контрреволюционной организации с наиболее способными руководителями во главе, Сталин был окончательно убежден и завоеван. После суда, состоявшегося 11 июня, Сталин распорядился на следующий день расстрелять восемь лучших командиров. Так закончился краткий период реорганизации военного командования Красной Армии. <…> Военная квалификация была принесена в жертву политике и безопасности большевистской системы. Пост расстрелянного маршала Тухачевского занял бывший до этого времени начальник генштаба Красной Армии Егоров, бесцветная личность. Сын крестьянина, он упорным трудом выдвинулся вперед, но даже в отдаленной степени он не может заменить Тухачевского, хотя, наряду с Шапошниковым, он бесспорно является самым способным в военном руководстве РККА. Б. М. Шапошников занял место Егорова в качестве начальника Генштаба Красной Армии. <…> Шапошников еще в довоенное время считался посредственностью, и он ни в какой мере не выдвинулся и во время войны. <…> Начальником Политического управления Красной Армии на место застрелившегося перед своим арестом Гамарника был назначен Смирнов, который, по-видимому, после больших надежд, возлагавшихся на него сначала, после нескольких недель впал в немилость…