Фарватерами флотской службы - [29]

Кроме того, именно через этот разрыв в трюм центрального поста стремительно поступала вода, так как забортное давление достигало почти шести атмосфер. Были уже залиты помещения агрегатов, радиорубки, и мы лишились радиосвязи. Вода подбиралась к палубному настилу, полностью затопив трюм центрального поста. Команда трюмных во главе с главным старшиной Говоровым, надев маски изолирующих приборов, опустилась под воду и старалась наложить бугели на трещину магистрали.

Тем временем в первом отсеке аварийная команда работала уже по грудь в воде. Моряки накладывали пластыри, подкрепляли их распорками. Так как разошедшийся шов прочного корпуса был большим, то все, чем можно было его законопатить, пошло в ход. Впоследствии я обнаружил, что и мой китель был использован вместе с матами, специально изготовленными для заделки пробоин.

В пятом отсеке, где находились мотористы, вода тоже сочилась через заклепки. Но эта течь была незначительной. В сравнительно благополучном положении оказались шестой электромоторный и седьмой концевой отсеки.

Обнадеживало и то, что дизеля, электромоторы, горизонтальные и вертикальный рули (после ручного проворачивания) находились в строю.

Но главное неудобство заключалось в том, что невозможно было узнать в подробностях, что происходило во всех отсеках. Сейчас на подводных лодках установлены даже телевизоры. Стоит нажать соответствующую кнопку, и на экране сразу появится изображение отсека. А тогда информация давалась с помощью примитивного перестукивания по специальным таблицам. Определенное количество ударов обозначало ту или иную ситуацию.

И все же какое-то представление о положении дел командир имел. Оценив обстановку в первом отсеке, он приказал дать туда подпор воздуха. Течь из трещины ощутимо сократилась. Вскоре пробоина была заделана.

К этому времени трюмные исправили осушительную магистраль. Заработал главный осушительный насос. Уровень воды в аварийных отсеках стал понижаться.

Внутри лодки обстановка более или менее начала приходить в норму. Ну а наверху? Взрыв мины, по расчетам, произошел в пределах видимости наблюдательного поста на Гогланде. Следовательно, чтобы добить нас, противник мог послать катера. Вот почему крайне необходимо было как можно скорее отойти от этого места.

Как выяснилось впоследствии (о чем мы узнали уже после прихода в базу), фашисты с сигнального поста на острове Гогланд наблюдали взрыв на минном поле и оповестили по радио, что потоплена еще одна советская подводная лодка.

Этого, к счастью, не случилось. Экипаж выдержал испытание. Но, как оказалось, многое еще было впереди.

Часам к шестнадцати удалось окончательно справиться с водой и ввести в строй часть освещения. Откачали воду из уравнительной цистерны и дали малый ход. И вот тут началось! Лодка, будучи раздифферентованной, не слушалась рулей. Она то валилась на нос, то задирала кверху корму.

Мы были как на качелях. Хватаясь за что попало, едва удерживались на ногах. По палубе с грохотом и звоном катилось все, что не было закреплено, и все, что сорвало взрывом со своих мест или разбило. Наш корабль, такой чистый и опрятный до взрыва, имел жалкий вид.

И все же примерно к 18 часам обстановка вроде бы стабилизировалась. Дифферент установился около 8 градусов на корму. На глубине 40 метров мы отошли, по моим расчетам, на три — пять миль от места подрыва.

Но не зря говорят, что беда не приходит одна. Оглядывая ноет, я заметил по лицу рулевого старшины 2-й статьи Василия Бабича, что происходит что-то неладное.

— В чем дело? — спросил у него вполголоса.

— Товарищ старший лейтенант, лодка не слушается вертикального руля.

— Переложите руль вправо на 25 градусов, — посоветовал я и стал наблюдать за репитером гирокомпаса.

Картушка даже не дрогнула. Я посмотрел на тахометры. Все в порядке. Моторы работали на «Малый вперед».

— Лево на борт, — приказал Бабичу.

Картина не изменилась.

Сомнений быть не могло — мы уперлись в какое-то препятствие. Это могла быть скала, а могло быть затонувшее судно, их тогда немало находилось на дне Финского залива. Момента, когда мы уперлись в препятствие, никто не заметил.

Доложил свои соображения командиру. Он приказал застопорить ход. И мы снова оказались намертво связанными с грунтом. Обстановка опять сложилась не из легких.

Ощутимо чувствовалось кислородное голодание. Говорить стало тяжело. Чтобы что-нибудь сказать, надо было полной грудью вобрать в себя воздух, а потом на выдохе произнести нужную команду.

В период борьбы за живучесть резко повысилось давление внутри лодки, поэтому в висках чувствовалась острая боль, голову сдавило, будто стальным обручем.

В горячке мы сначала не заметили, что во время взрыва почти все получили ранения. Но главное было не это. Каждый понимал, что мы застряли где-то на сорокаметровой глубине. И это в то время, когда до такого желанного Лавенсари, где находилась наша база, оставалось всего четыре-пять часов хода в надводном положении!

Командир собрал в боевую рубку командный состав.

— Надо посоветоваться, — коротко пояснил он. — Обстановка такова. Думаю, оторваться от грунта сможем только путем быстрого всплытия. Но впереди минные поля, известные и неизвестные нам. У кого какие предложения? — Ярошевич взглянул на меня: — Вы самый молодой. Вам и первое слово.