Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах - [6]

Другой случай: Амилахвари выразил желание построить для крестьян школу. Подозревая в этом какой-то подвох или новую форму кабалы, крестьяне ответили: «Мы не хотим ни принесённого, ни унесённого зена-кари» (восточным ветром). Надо отметить, что восточный ветер был величайшим бедствием для крестьян. Ему сопутствовали засуха и разрушение. «Либерал» Амилахвари взрастил достойного наследника — Георгия Амилахвари, организовавшего «чёрную сотню» и наводившего ужас на всю Карталинию.

Товарищ Сталин вспомнил некоторые «подвиги» Амилахвари.

Как-то князь возвращался с пьяной компанией домой и заметил, что на склоне гор движутся какие-то чёрные тени. Решили проверить, что это за тени. Компания открыла стрельбу и перестреляла… крестьянских буйволов. Жаловаться на Георгия Амилахвари никто не мог, так как он был вхож к великому князю, имевшему дворец в Боржоми. Воспоминания о феодалах товарищ Сталин закончил рассказом о пушке Элибо: «Элибо был кизикенцем и слыл изобретателем. Когда крестьяне были доведены до отчаяния поборами помещиков и царских чиновников, Элибо решил защитить сельчан. Он видел царские пушки — они были невелики по размерам. Элибо решил изготовить большую пушку и выстрелить из Грузии в… Петербург. Он нашёл огромный дуб с дуплом, срубил его и зарядил дупло порохом и камнями. Крестьяне собрались около пушки. Элибо навёл пушку и зажёг фитиль. Раздался оглушительный взрыв. Несколько десятков крестьян было убито и покалечено. Уцелевшие напали на Элибо: „Что ты наделал?“ Элибо гордо ответил: „Это что? Вы представляете, что теперь творится в Петербурге?“ Наследие феодализма давало себя чувствовать в Грузии даже при советской власти, — заключил товарищ Сталин. — Оно нашло выражение в националистическом уклоне, имевшем место в Компартии Грузии. До какой степени пережитки феодальных отношений владели умами грузинских крестьян, — говорил товарищ Сталин, — видно из следующего факта. В 1924 году я беседовал с крестьянами в Грузии, и один старик спросил меня: „Нельзя ли прислать московских ребят?.. Хотя бы временно, чтобы мы могли рассчитаться с дворянами… А то наше правительство их жалеет и мешает нам расправиться с ними“.»

* * *

Товарищ Сталин рассказал о некоторых эпизодах из подпольного периода своей работы. «Дело было в батумской тюрьме, — вспоминал товарищ Сталин. — Привели арестованного Джохадзе. Это был молодой большевик, коренастый, крепкий парень. Джохадзе обратился ко мне с просьбой ознакомить его на грузинском языке с „Коммунистическим манифестом“. Встречаться мы не могли. Но так как камеры наши были недалеко друг от друга, я читал „Манифест“, находясь в своей камере, и в соседней камере могли слушать. Как-то во время одной из моих „лекций“ в коридоре послышались шаги. Я прервал лекцию. Вдруг слышу: „Почему молчишь? Продолжай, товарищ“. Я подошёл к решётке окна. Оказалось, что продолжать лекцию меня просил солдат-часовой».

Другой эпизод, рассказанный товарищем Сталиным, был следующий: «Дело было в годы реакции. Я был ещё юношей. Крестьянство, потерпевшее поражение в борьбе с самодержавием, испытавшее жесточайшие репрессии царских опричников и доведённое до отчаяния, бежало в леса с оружием в руках. На жестокость карательных экспедиций крестьяне-партизаны отвечали жестокостью. Партия направила меня для переговоров с партизанами. Я встретился с ними и начал доказывать, что их поведение бросает тень на революцию. Но я был бессилен повлиять на них. Тут я впервые почувствовал силу того гнева и той классовой ненависти, которая является двигательной и побеждающей силой революции».

Воспоминания о кануне революции 1905 года товарищ Сталин закончил эпизодом своеобразной экспроприации «Капитала» Карла Маркса: «В Тифлисе проживал небезызвестный букинист. Я учился в семинарии. У нас существовал марксистский кружок. Букинист одновременно издавал дешёвые брошюры народнического толка, им лично написанные. Первый экземпляр первого тома Марксова „Капитала“ был каким-то образом получен им. Учтя „спрос“ на „Капитал“, он решил давать книгу напрокат. Плата была высокая. Наш кружок буквально по гривеннику собрал деньги. Нам тяжело было выкроить из своего скромного бюджета такую сумму. Мы были возмущены „просветительской“ политикой этого народника. Получив заветный том, мы просрочили возврат на три дня. Букинист потребовал дополнительную плату за просрочку. Мы заплатили. Но каково было его возмущение и досада, когда он увидел, что „Капитал“ экспроприирован! Мы раскрыли перед ним второй, рукописный том „Капитала“. За короткий срок мы переписали „Капитал“ до последней строчки».

Товарищ Сталин вспомнил о своём бегстве из Сибири, куда он был сослан царским правительством, «Я находился в распоряжении исправника. Это был человек крутого нрава, заслуживший ненависть не только ссыльных, но и всего населения, особенно возчиков. Возчики, как известно, играли в суровых условиях Севера, с перегонами в сотни вёрст, немаловажную роль. Эти люди, видавшие виды, были буквально терроризированы исправником. Задумав бегство, я решил сыграть на этой ненависти. „Я хочу подать жалобу на исправника. У меня есть связь в Зимней“, — сказал я одному из возчиков. А Зимняя была ближайшая железнодорожная станция, до которой надо было ехать несколько дней. Возчик охотно согласился везти меня туда, выговорив себе, помимо платы, по „аршину“ водки на больших остановках и по „пол-аршина“ на малых.