Фарфоровое лето - [138]

Конрад Гойценбах вышел из комнаты. Юлиус Лётц не сразу последовал за ним. Он чувствовал, что нужно было бы поговорить с Кристиной. Позже.

Дни шли за днями. С тех пор как Агнес рассказала нам о Кларе, с тех пор как мы убедили ее, что не считаем виноватой в смерти Клары, она стала вести себя более свободно, открыто. В отношении ко мне она тоже потеплела, и все же между нами не было прежней близости.

У забора цветущая бузина роняла нежные белые лепестки на ярко зеленеющий газон. Все вокруг нас дышало летом, теплом и радостью, все росло и зрело, будущее пока не грозило увяданием. Бенедикт любил проводить утренние часы на одеяле в саду, читая, записывая что-то, чаще всего в моем обществе. Я знала, что он читает, но когда я интересовалась его заметками, он ничего толком не объяснял.

— Просто мысли, — говорил он, — для себя.

Не всегда он был готов к разговору. Я приспосабливалась к нему иначе, чем к Конраду, не забывая и о своих личных желаниях.

Мне было ясно: самым важным для Бенедикта в рассказе Агнес было то, что Польдо Грабер оказался отцом дочери Клары Барбары. Я предполагала, что он не знал об этом, и в один прекрасный день он подтвердил мою догадку.

— Я всегда ломал голову над тем, почему она странствовала с этим Польдо Грабером, это не давало мне покоя, — сказал он неожиданно и оторвался от книги. — Мне и присниться не могло, что все объясняется так просто. Я еще раз говорил об этом с Агнес, теперь для меня почти не существует белых пятен в биографии моей матери.

— Тебе стало от этого легче? — спросила я осторожно.

— И да, и нет, — ответил Бенедикт. — Я услышал столько неожиданного. Прежде всего этот Польдо, которым следовало бы заняться.

— Для чего? — воскликнула я испуганно.

— Да, ты права, для чего? Но то, что он сообщил своей дочери, когда она достигла совершеннолетия, о ее происхождении, я считаю правильным. Почему человек должен всю свою жизнь существовать во лжи? Теперь я наконец знаю, почему она изменила свою фамилию. Она не была Вассарей.

— Что случилось с мужем Клары? Агнес тебе и об этом рассказала?

— Он не вернулся, — равнодушно ответил Бенедикт. — Он тяжело заболел и умер в концентрационном лагере.

Образ Виктора Вассарея не прояснился после рассказа Агнес, я знала лишь, что Клара не была с ним счастлива. И все же его судьба казалась мне трагичной, и я сказала об этом Бенедикту.

— Он меня не интересует, — ответил Бенедикт. — Он же не имеет никакого отношения к Барбаре. И ко мне тоже.

— Как ты думаешь, он еще успел узнать о смерти Клары?

— Не исключено, — ответил Бенедикт и снова углубился в свою книгу.

Благодаря неустанным заботам Агнес раны Бенедикта почти зажили. Во время своих прогулок по окрестностям я обнаружила небольшую рощицу, на опушке которой располагался темно-зеленый пруд. Вероятно, в нем раньше разводили рыб, теперь же в нем плодились лишь жабы да амфибии. Люди мне там никогда не встречались. Я сказала Бенедикту, что он должен проводить меня к пруду, это ему уже по силам. Может быть, я искупаюсь.

Мы шли медленно, обычно я добиралась до пруда за полчаса, с Бенедиктом мне потребовался целый час. Было тепло, большую часть пути нужно было идти по солнцепеку, я заметила, что дорога дается Бенедикту нелегко.

— Непросто было для нее годами странствовать вместе с ним и нигде не чувствовать себя дома, — сказал он после того, как мы молча отшагали порядочное расстояние, и я поняла, что он снова говорит о своей матери.

— Кем был Польдо Грабер по профессии? — спросила я.

— Ярмарочный балаганщик, — пренебрежительно ответил Бенедикт. — Они разбивали свою палатку на ярмарках и выставках, дрянная палатка с пирамидами из пустых жестяных банок, в которые бросали матерчатыми мячами. Попав, можно было выиграть бумажные розы или дешевую целлулоидную игрушку. Дело шло плохо. В век электроники все это уже не соответствовало духу времени. Знакомые рассказывали Агнес, что видели Барбару стоящей перед пирамидами с мячами в руке и предлагавшей прохожим: «Входите же и испытайте свое счастье, — но никто не останавливался. Агнес говорит, что ей часто снилось это: дочь Клары Вассарей в продуваемой палатке на фоне изуродованных жестянок».

— Наверняка они жили в фургоне, — ввернула я, — а значит, у них был дом.

Бенедикт остановился.

— Тут ей повезло больше, чем мне, — сказал он медленно, — у меня нет даже фургона.

— Ты умеешь плавать? — спросила я, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей.

— Нет! — закричал он на меня. — Во-первых, у меня искалеченное бедро, а во-вторых, меня никто не учил этому!

— Я же могу тебе показать, что нужно делать, — сказала я тихо, Бенедикт не ответил.

Когда мы добрались до пруда, он выглядел усталым и раздраженным. Но после небольшого отдыха его настроение улучшилось. Я стала купаться и предложила ему тоже влезть в воду, он разделся и последовал моему совету, я начала показывать, как он должен двигать руками и ногами, крепко держа его при этом, в общем, мы получили массу удовольствия.

— Ты, действительно, считаешь, что я могу научиться плавать, Кристина? — спросил он взволнованно, и я ответила:

— Да, конечно, почему же нет?