Фарфоровая комната - [37]

— Во мне скопилось столько злости, — сказала она, — столько обиды и энергии, которые некуда было выпустить. А потом я нашла куда, и все наладилось.

— Выпустить? Как в трубу?

— В работу, балбес. В медицину. Соображай.

— Извини, — улыбнулся я. — И теперь ты помогаешь мне сделать то же самое?

— Вряд ли я могу тебе помочь. Все зависит от тебя, — сказала она, и я кивнул, потому что это была правда. — Но эта ферма просто рай.

— Мама здесь выросла. Думаю, очень ее любила.

— Можно вздохнуть свободно, не то что… — она махнула в сторону деревни. — Плюс приятная возможность провести время с молодым человеком, который не судит меня слишком строго.

— Я же пошутил насчет курения и…

Но она улыбалась.

— Я рад, что ты сюда приезжаешь. Спасибо.

— Не благодари. Не за что.

Она поцеловала меня в щеку, потрепала по руке и отошла красить. Я почувствовал, как сильно меня к ней тянет, а еще веру в то, что жизнь необязательно должна быть криком обиды, что она может быть полна прекрасных минут, которые прилетают внезапно, как птицы.

Принц, любитель поболтать, пересказал мне кое-какие деревенские сплетни о Радхике: обмишулила наркобарона и теперь от него прячется; вырезала аппендицит дочке политика в Бихаре и убила ее — пришлось бежать; развелась и бросила ребенка ради мужчины вдвое старшее нее, который тоже бросил ее в заснеженном шале в Шимле. В тот день, когда мы красили вход, она сама мне все о себе рассказала. Она родилась в Патне у мамы бенгалки, умной и несчастной, и папы — обаятельного бихарского пьяницы. Когда Радхике было шесть лет, мать оставила жестокого мужа, они обе перешли границу Западной Бенгалии и ютились там в дальней комнате у дальних родственников. Через три года мать села на поезд до Ранчи, как раз с мужчиной вдвое старше себя: у них были планы основать школу. Радхику она оставила у дальних родственников, рассчитывая забрать ее в новый дом перед переходом в средние классы. «Так ведь гораздо лучше, Радху?» И Радхика действительно переехала к матери в Ранчи, но к тому времени ей уже исполнилось двенадцать, и в ночь перед отъездом к ней в комнату прокрался кузен много старше ее и забрался под цветастую простыню. С новой школой ничего не вышло — вечерами мать работала официанткой, а днем продавала кремы для лица. С сожителем, который оказался очередным агрессивным пьяницей, она рассталась, но когда начала испражняться кровью и обнаружилось, что у нее рак кишечника, они с Радхикой пришли к старику под дверь, и он впустил их, отвратительно сияя великодушием. Смерть была медленная. Мать продержалась еще шесть лет, получая самое примитивное лечение. Меньше чем через два месяца после того, как Радхика развеяла пепел матери над Субарнарекхой[30], старик, которому уже было семьдесят, решил подержаться за ее грудь. Она сидела с учебником, и он подошел сзади, одну руку положил ей на плечо, а другой начал гладить ей через рубашку сосок. Она с улыбкой подняла на него глаза, отвела его в спальню, а там привязала за руки к каркасу кровати. Он жутко возбудился. Его рука была покрыта густой белой шерстью, и не успела Радхика распылить дезодорант и достать зажигалку, как он уже орал, дул на руку и обзывал ее мелкой ничтожной шлюхой. Она схватила сумку и учебник и уехала, сначала в Гоа, а потом в Хайдерабад, где продолжила занятия медициной, оплаченные одним фондом.

Я только и мог, что кивнуть. Был закат, и она отвернулась посмотреть на небо, а потом продолжала.

Когда ей исполнилось тридцать, она решила попрощаться с городской жизнью и поработать в селе. Подходящая возможность, которая не начиналась бы с минета кому-нибудь из отборочной комиссии, представилась далеко не сразу, но однажды на доске объявлений появилась вакансия в каком-то богом забытом захолустье в Пенджабе. Это был годичный эксперимент с целью выяснить, повлияет ли увеличение числа докторов-женщин на количество случаев детоубийства среди местных матерей — показатель, по которому Пенджаб опережает другие штаты. Радхике дали добро и устроили сногсшибательную прощальную вечеринку с выпивкой, травкой, смехом и рыданиями на дружеском плече. А потом одним знойным днем она приехала сюда и быстро поняла, что доктор Дуггал оскорблен самим фактом ее существования и в лучшем случае даст организовать ежемесячный врачебный прием то в одном месте, то в другом, чтобы она раздавала желтые брошюры о способах контроля рождаемости. К дяде она зашла в тот раз по случайности: Дуггал пожаловался, что надо тащиться смотреть какого-то придурка-иностранца, что-то он там с собой сотворил. Радхике было адски скучно, и она уговорила его взять ее с собой.

— И рада этому, — сказала она, вставая.

Мне страшно хотелось прикоснуться к ней, пробыть рядом с ней всю ночь, но мы в молчании пошли к воротам.

Во второй раз Танбир привез мешок свежесобранного гороха.

— Поесть не хочешь? — позвал он, высоко подняв тонкий голубой мешок. — Тебе, наверно, уже худо от жирной столовской еды.

Я ничего не ответил. Тогда он вошел на ферму, и по его улыбающемуся лицу мелькнул зайчик, отраженный от железных ворот. Он оглядел выкрашенный фасад.