Фараон Мернефта - [42]

Я не отвечал ни слова и, уничтоженный, упал на подушки.

Итак, Смарагда была на свободе и, без сомнения, подъезжала теперь к Танису, где ее возлюбленный примет ее с распростертыми объятиями. А Мезу, которому я служил верою и правдою, которому эта женщина послужила приманкою, чтобы завлечь меня, изменил мне и разлучил с нею…

Но мог ли он изгладить ее образ из моего сердца?.. Безумец я был, покинул все: отчизну, веру, любимые занятия, чтобы скитаться в пустыне и быть полезным орудием в руках ловкого политика, у которого теперь находился в полной власти, так как в еврейском стане Мезу был неограниченным владыкою.

Волнение мое было так сильно, что я лишился чувств, но когда очнулся, мною овладела единственная неотступная мысль: выздороветь как можно скорее и потом бежать, бежать во что бы то ни стало, чтобы настигнуть злодейку и заставить ее дорого поплатиться за мои мучения.

Намерение это, казалось, возвратило мне силы. Я приказал достать свои лекарства и сам начал лечить свою рану. Моя молодая и крепкая натура отлично помогала лечению, и, несмотря на утомительное путешествие в пустыне, я начал быстро поправляться. Когда качка и толчки на верблюде причиняли мне страдания или когда огорчала меня мысль, что я все более и более отдаляюсь от Смарагды, я взглядывал на превосходного сирийского коня, подарок Омифера, который шел рядом с моим верблюдом, и думал: ты, могучий и быстрый как вихрь, понесешь меня в Египет, и я наверстаю потерянное время.

Наконец однажды, после полудня, мы стали лагерем у Красного моря, или, как мы его звали, Тростникового.

Наши палатки, моя и Эноха, находились в арьергарде, в самом конце стана, и, сидя у входа их, мы могли свободно обозревать равнину, которая простиралась за нами. Я, по обыкновению, был погружен в свои планы бегства, как вдруг Энох прервал мои размышления:

— Пинехас, у тебя глаза лучше моих. Посмотри-ка, не видишь ли ты чего-либо подозрительного на горизонте.

Удивленный этим, я стал всматриваться в даль и вскоре различил облака пыли, а в них темные массы и какое-то сверкание. Через несколько минут около нас собралась группа людей из соседних шатров. Все глаза тревожно устремились на черные точки вдали, и спустя несколько минут не осталось уже никакого сомнения, что там идут в стройном порядке боевые колесницы, колонны пехоты и отряды всадников, — словом, целая армия, вооружение которой и сверкало в лучах заходящего солнца.

— Египтяне нас преследуют!

Это восклицание мгновенно начало переходить из уст в уста, возбуждая панический страх в трусливой и малодушной толпе.

В несколько минут стан наполнился криками, плачем, стенаниями и ропотом против пророка, который завлек народ в пустыню, чтобы подвергнуть его неминуемой гибели.

Немного спустя Мезу обошел стан, произнес успокоительную речь и приказал всем начальникам и членам совета собраться в его шатре. Меня также позвали, но я отказался под предлогом сильной слабости. Какое мне было дело до судьбы евреев и их вождя, которого я ненавидел! Меня занимала только та мысль, что наступила благоприятная минута выполнить мое намерение и бежать, если возможно, прежде чем начнется битва. Сидя на песчаном бугре, я жадно следил за движениями войска фараона. Египтяне, конечно, также увидели нашу стоянку и остановились на довольно дальнем расстоянии, но мои зоркие глаза рассмотрели, что они разбивают лагерь, в центре которого вскоре раскинулся громадный шатер фараона.

Вернувшись с совещания, Энох сообщил мне, что Мезу нисколько не казался встревоженным. Под страхом смертной казни он приказал всем молчать, а на передовом конце стана люди уже начали тихомолком снимать палатки, потому что, как только наступит отлив, народ со всеми своими пожитками и стадами должен перейти морской рукав в том месте, которое Иегова указал пророку.

Настала ночь, и все совершилось точно таким порядком, как приказал Мезу.

Как только отхлынули воды, народ спустился в русло узкого залива, образовавшего в этом месте удобный брод, и переправился на противоположный берег.

Я вошел в свою палатку, взял оружие, спрятал под плащ клафт и потихоньку выбрался из стана.

В эти тревожные минуты никому не пришло в голову обратить на меня внимание. За первым песчаным бугром я вскочил на коня, которого вел в поводу, и во весь дух поскакал в египетский лагерь. Заря занималась, когда я к нему приблизился. С моря поднимался густой туман и скрывал из виду стоянку евреев. В ответ на оклик первого часового я громко вскричал:

— Скорее веди меня к начальству. Чего вы ждете? Евреи бегут и перейдут залив вброд прежде, нежели вы их настигнете.

Воин дрогнул и, кликнув товарища, поручил ему проводить меня к одному из военачальников.

Пройдя немного, мы встретили нескольких офицеров, которым я также передал неожиданную весть. С яростным криком они разбежались во все стороны, и в минуту слух о бегстве евреев распространился по лагерю, возбудив повсюду лихорадочную деятельность. Трубы звучали, воины вооружались и строились в ряды, возницы выкатывали и закладывали колесницы, всадники седлали лошадей, офицеры бежали к своим отрядам. Шум и суматоха были неописуемые.