Фантум 2013. Между землёй и небом - [47]

Уже у двери, протягивая руку Роману, он жалобно сказал:

– Такая вот она, понимаешь! Как с ней быть? А вы кифару проверьте, очень любопытно, ей-богу!

Нашарил пьяно дверь и ушёл в классическую питерскую ночь.

Глава четвёртая. Опыты, сыновья ошибок

Лидусю охватил исследовательский азарт. Она заставляла Романа играть на кифаре, а сама то приносила цветы с кухни, то уносила их обратно. Даже притащила какое-то растение из своей аптеки. Научный результат не получался, ведь все экземпляры находились теперь в хорошем состоянии. Никакой динамики. Для чистоты эксперимента нужно было специально угнести некоторую часть растений. Но Лидуся, как врач и цветовод-любитель, никак не могла решиться на такую вредную для цветочного здоровья операцию. И вообще цветы начинали надоедать. Хотелось масштаба. В смысле – человеческих жертвоприношений на алтарь науки. К несчастью, у Лидуси не было подходящих знакомых, а Роман с Осиком наотрез отказались делать подопытных крыс из своих сокурсников.

Но случай всё же представился.

Доходный дом на Обводном, где жили студенты, стоял вблизи от казарм подводного училища. Время от времени морячки изыскивали секретные фарватеры для выхода в самоволку. Находясь в самоволке, личность морячка приобретала противоречивость. Его буквально пёрло и от воли и от самости. В то же время в его животе возникал острый мерзкий привкус незаконности предприятия. В день, когда всё произошло, Лидуся принесла медицинского спирту. Принесла она его потому, что Осик как-то сказал:

– Безобразие. Аптекари каждый день ходють, а спирта медицинского в доме нема.

Надо так надо. Послушная Лидуся и принесла сразу два флакона. Очень удивилась, когда на неё начали ругаться. Ругались, правда, недолго. Роман сходил в кухню и принёс три чашки и кипяченой воды для разбавки. Пошло хорошо. После некоторой чашки Роман даже начал восхищаться Лидусей, а восхищаться было чем. Она без запинки произнесла слово «экзистенциализм», что в трезвом виде ей не давалось. Попив ещё немного, все трое пошли гулять. На дворе стояли осенние сумерки, пропитанные холодком. Осику сразу же захотелось попи́сать, а возвращаться – плохая примета. Вполне можно было бы найти какую-нибудь подворотню, уголок, в конце концов, но пьяного Осика пробило на пафос. Он объявил, что не относится к тем, кто ссать хотел на культурное наследие. Зачем-то припомнил блокаду и еврейские песни Шостаковича. После чего ушёл в самоотверженный поиск кустиков. Роман в это время находился в экзистенциональных размышлениях по поводу горячей Лидусиной груди. Для её исследования тоже требовалось подходящее место. Как-то случайно рядом оказались кустики – густые, несмотря на осень. Над ними, сосредоточенно блестя очками, плыла верхняя часть туловища Осика.

Доплыв до подходящего места, Осик остановился и стал смотреть вниз. Вдруг из кустов закричали и полезли люди в косухах, банданах и тельняшках. «Мамочки!» – сказал Осик и схватился за очки. Философ понял, что товарища бьют. Бросил Лидусину грудь. Как воин-освободитель, ворвался в кусты и с чувством вмазал морячку, разбившему Осиковы очки. Роман был широк и крупен, а кулаками махал редко, поэтому удара не рассчитал. Курсант-подводник, матёрый самовольщик, вылетел из кустов, как мешок. Падая, ударился затылком о поребрик и затих. Косушные и банданные куда-то делись.

Товарищи в полном ужасе собрались над телом павшего врага. Лидуся искала пульс.

– Жив, – объявила она и деловито продолжила осмотр, – травм, несовместимых с жизнью, тоже пока не вижу.

– Вот и хорошо, – мрачно сказал Роман, – пошли, пока нас милиция не загребла.

– Ты что! – возмутилась Лидуся. – У человека может быть отёк мозга. А ещё сегодня заморозки! Он простудит себе почки и не сможет иметь детей!

– Дети, значит, теперь почками делаются? Ну и что ты предлагаешь? Скорую вызвать?

– Только с уличного телефона вызывайте, чтоб не вычислили, – посоветовал Осик, осторожно платочком стирая кровь со щеки – порез от разбитых очков.

– Где ты найдёшь тут телефон? – зло сказал Роман. – Только на Балтийском. А там сплошные менты.

– И что тебе менты? – удивился Осик. – Ты разве с мешком наркотиков?

– Дур-р-рак! Я нетрезв. Мы все нетрезвы. А ты к тому же весь в крови!

– Ребят, нельзя ему скорую! – подала голос Лидуся. – Он же явно в самоволке! У него неприятности на службе будут. Давайте его в дом занесём, я попытаюсь привести его в чувство.

– Чего? – не поверил своим ушам Роман. – А лучше ты ничего придумать не смогла?

– Ромушка, – с пьяной вескостью сказал Осик, – кончай быть гнилым интеллигентом, не отвечающим за свои поступки. Конечно, мы сейчас берём этого человека и таки тащим к нам домой.

– Н-да… а что мы говорим встречающимся соседям и работникам милиции?

– А это возьмёт на себя Лидуся. Она будет проверять – свободна ли дорога.

Курсант, к счастью, оказался невысоким и щуплым. До дома было совсем близко. Никто им не встретился, что не удивительно. Немного найдется желающих гулять осенней ночью по Обводному каналу, любуясь тёмными зарешеченными окнами складов и казарм XIX века.

На свету курсанта разглядели, как следует. Он был белобрыс и прыщав. Его положили боком, на кровать Романа, как главного виновника происшествия. Вот уж точно, не одно доброе дело не остается безнаказанным! Роман, сердито сопя, шагал по комнате. Лидуся наколола льда в годами не размораживаемом холодильнике и обкладывала этим льдом затылок курсанта.