Фантомная боль - [38]

— Единственное, о чем я прошу, — это чтобы забвение подзадержалось хотя бы лет на десять, пока мои финансовые дела не восстановятся. Вот тогда пускай и приходит. Куда ему так торопиться?

Когда мы уже сидели в ресторане, Сказочная Принцесса спросила:

— Может, тебе и вправду больше не стоит писать о Сидни Брохштейне?

Я заказал коктейль. Обычно я не пью коктейли, но сейчас мне почему-то ужасно захотелось выпить коктейль.

— Ты стал чересчур похож на Сидни Брохштейна, — заявила моя жена.

Я не верил своим ушам.

— Как я могу быть похож на Сидни Брохштейна, это ведь всего лишь персонаж? Прошу заметить, я сам его придумал.

Она задумалась. Мы сидели с ней в том же самом ресторане, в котором сегодня вечером я ужинал с Ребеккой, или правильней было бы уже сказать «вчера вечером»?

— Сидни Брохштейн — это человек, который сам себя ненавидит. Но ненавидеть самого себя так легко! — сказала Сказочная Принцесса.

— Как это — легко?! — удивился я.

— Счастье, — заявила Сказочная Принцесса, — это умение жить ради себя самого. Ты этого совершенно не умеешь делать. Ты живешь только ради воображаемой публики. Так же, как и твоя мать.

— Знаешь, плевать я хотел на тебя и на все твои ехидные афоризмы.

— Ну и плюй, пожалуйста, — надулась она.

После этого мы минут двадцать сидели молча. Когда принесли счет, она снова принялась за свое:

— Если ты хочешь продолжать меня использовать, как ты это делал всегда, то должен в следующий раз упомянуть меня в своей книге. Ты буквально обо всем меня выспрашиваешь, а потом я нахожу в твоих рассказах свои собственные ответы слово в слово. Порой ты не утруждаешься хотя бы что-то переделать.

— Ну и дела! — воскликнул я и не глядя подписал счет.

Кредитку я, похоже, уже успел отдать официанту.

— Ты что же, прикажешь дописать постскриптум: «С благодарностью Сказочной Принцессе»?

— Знаешь, что ты такое? Ты не человек, а хлам, отправленный на барахолку, и таким ты и появился на свет. Так что во всем вини себя самого.

— Ага, — обрадовался я, — опять ты мне удружила очередным перлом. С тобой не пропадешь!

* * *

Дежурная в гостинице при казино «Бэйлиз» встретила нас с преувеличенной любезностью. Словно сейчас было не полшестого утра. Словно у Ребекки не размазалась по лицу косметика. Словно на моей физиономии не лежала печать деградации.

— Вам нужен номер на одну ночь?

— Возможно, на две, — ответил я, — мы пока не знаем.

Я дал Тони хорошие чаевые и отправил его обратно в Нью-Йорк.

Девушке за стойкой портье я протянул свою вторую «Мастеркард». Лимит по ней составлял четыре тысячи долларов, и я еще далеко не весь его истратил. Мы сели в лифт и поднялись на восемнадцатый этаж. Номер оказался с видом на океан и на набережную. По-прежнему шел дождь.

Ребекка прохаживалась по номеру, как будто это был дом, который она собиралась купить, — она методично распахивала дверцы всех шкафов.

— У них тут нет мини-бара, — отметила она.

— Правда, — сказал я. — В гостиницах при казино их никогда не бывает. Здесь не хотят, чтобы клиенты задерживались в номерах.

В номере стояло две кровати. Я сел на ту, что была ближе к окну. На стены падали синие и зеленые блики от неоновой рекламы.

— Хочешь еще чего-нибудь выпить? Может, позвонить в службу сервиса?

— Пожалуй, воды.

Бутылку минеральной воды нам пришлось ждать не меньше пятнадцати минут. Мы не проронили ни звука. Я смотрел на пустынную набережную. По ней кругами ходил какой-то одинокий мужчина, словно сейчас было лето и он вышел погреться на солнышке.

Выпив воды, Ребекка разулась и сказала:

— От меня дурно пахнет.

— Ничего страшного, — откликнулся я, — наши кровати стоят далеко друг от друга.

Ребекка заперлась в ванной, а я тем временем снова спустился в холл.

— Откуда здесь у вас можно позвонить? — спросил я у дежурной.

— Телефон прямо у вас за спиной, но в номере тоже есть аппарат.

— Нет, благодарю вас, я лучше позвоню отсюда.

Моя мать, состарившись, завела собаку. Не хотела чувствовать себя одинокой. Она была убеждена, что в приюте собаку кормили всякой дрянью, и взялась пичкать ее витаминами.

Я как-то раз сказал ей:

— Это собака, мама, ты должна кормить ее собачьей едой.

Но она кормила собаку огуречными очистками, которыми до этого протирала свое лицо: моя мама была уверена, что от огуречных очистков кожа не так быстро стареет.

Как-то раз она позвонила мне под вечер.

— У меня с моей собакой много общего, — сказала она.

— И что же у вас общего? — спросил я.

— Мы обе выстояли.

Но в отношении собаки это не подтвердилось. На корме для кроликов, которым пичкала ее моя мать, псина не протянула и трех месяцев. Я никогда не видел этой собаки, но моя мать прислала мне фотографию ее могилы. Кому-то это может показаться странным, я понимаю, но перед телефоном-автоматом в холле «Бэйлиз» я вдруг задумался, а кто сфотографирует в будущем мою могилу?

Мне пришлось дожидаться, пока администрация венской гостиницы соединит меня с номером моей жены, причем довольно долго. Минуты четыре я слушал вальсы.

— Роберт, — наконец раздался голос моей жены, — Роберт, это ты? Я все время пытаюсь дозвониться тебе домой, но ты не снимаешь трубку.

— Правильно, меня нет дома.