Фантастика и футурология. Книга 1 - [53]
Однако наиболее существенно для нас то, насколько хорошо Хайнлайн понимал бесперспективность плана Маннинга. Объединение мира силовыми методами — это воистину «тупиковый путь развития». Реальный мир пошел другой дорогой: той, которая привела к «равновесию страха». Новелла Хайнлайна со всей очевидностью доказывает, что это не самый худший выбор. Так что же в этом несбывшемся прогнозе существенно? Хайнлайн в 1940 году определил соотношение между понятиями «совершенного оружия» и мира, разделенного на враждующие лагеря, показал дилеммичность военного шантажа в ситуации, требующей политических решений. Сценарий Хайнлайна — это прогноз «на самоуничтожение»: ведь Маннинг олицетворяет политику «пентагоновских ястребов», типичную для крайнего крыла американских стратегов пятидесятых годов; развитие событий, неизбежно означающее крах всех планов Маннинга, доказывает, что даже в случае победы в атомной войне «ястребам» не удалось бы стабилизировать насильно усмиренный мир.
Таким образом, сегодня мы можем рассматривать новеллу Хайнлайна как альтернативу реальным событиям, которая, к счастью, не осуществилась. Отдаленность от нас времени, из которого проецировалась предикция, придает этому произведению особую выразительность. Предсказание отдельных изолированных явлений обычно оказывается несущественным; Хайнлайн же, со своей стороны, представил ложный вариант развития событий от такой исходной точки, на которой мир действительно оказался сразу после опубликования данного рассказа.
Таким образом, развитие событий показано неверно, то есть сам прогноз ложный, однако события происходят в границах соответствующего, точно очерченного пространства реальных возможностей. Вся совокупность отношений между оформившимися центрами силы (правительством США, правительствами других государств, Пентагоном, учеными и т. п.), а также надлежащие им политические и военно-стратегические понятия были спроектированы верно. Футурологическое значение этой новеллы намного больше, чем все сценарии Кана. Если учесть, что Хайнлайн не располагал ни штатом сотрудников, ни компьютерами Гудзоновского института или «Рэнд корпорейшн», ни футурологической библиотекой, ни доступом к Манхэттенскому проекту (который, когда он писал эту новеллу, вообще не существовал), придется признать, что подкрепленного разумом воображения ничто не может заменить. Согласимся, однако, что Хайнлайн сам не ведал, что творил. Он, в частности, не отдавал себе отчета, что занимается не просто беллетризацией прогноза, а ограничивает двучастное пространство возможностей. Мы знаем об этом потому, что он во вступлении к одной из своих книг рассказал, как, составив для удобства своей писательской работы фиктивный календарь будущего (к этому моменту мы еще вернемся), он посчитал необходимым печатать под псевдонимом любые произведения, которые «не хотели ограничиваться» рамками этого календаря, так как были вариантами «иного будущего». То есть он не понимал, что прогноз необходимо строить внутри ограниченного виртуального пространства. Можно предположить, почему Хайнлайн выбрал вариант, который история опровергла. Он-то, наверное, считал его наиболее правдоподобным. Действительно, ситуация «равновесия страха» кажется а priori весьма нестабильной, поэтому неизбежно кратковременной и переходной фазой развития. Выражением расхожести именно такого представления был девиз «one world or none»[24], популярный в пятидесятые годы среди американских физиков-атомщиков. На обложке их журнала «Bulletin of the Atomic Scientist» стрелки часов истории неуклонно двигались к двенадцати. Но как призывы и лозунги не могут иметь политического значения, так и это движение стрелок из предостережения быстро превратилось в графическое украшение. То есть Хайнлайн выбрал такую траекторию развития событий, которая не только ему представлялась наиболее правдоподобной.
Анализ новеллы как футурологического сценария, а не как литературного произведения (в этом смысле рассказ довольно посредственный) позволяет лучше понять, чем объясняется предикативная точность. Центральным элементом сюжета становится «совершенное оружие», то есть инновация, которая частично дестабилизирует сложившуюся систему отношений, а затем, навязав им собственную логику, добивается их полной трансформации. Выбор носит характер дихотомии: силой заставить мир подчиниться или пойти с ним на переговоры. Для нас все же наиболее инструктивным является то, что фантазия Хайнлайна (а в 1940 году это была чистая фантазия) продемонстрировала максимальную для данного времени амплитуду отклонения в пространстве возможностей. Благодаря чему это пространство стало замкнутым. Сценарий предполагает возможность двух фаз развития: исходя из военного решения и политического. По сценарию развитие пошло по пути военного конфликта, что, как уже было сказано, оказалось ложным прогнозом. Однако существенность (значимость) прогноза, благодаря его проекции на объективное пространство возможностей, сохранилось. Мы, разумеется, можем об этом судить с такой убедительностью только потому, что речь идет о событиях, оставшихся в прошлом. Но понятие виртуального пространства возможно использовать уже оперативно. Хотел бы обратить внимание на то, что мир, исходный для сюжета рассказа и тождественный реальному миру (война Англии с Германией, глобальное противостояние и т. п.), не рассматривается как некий «стандартный мир», продолжение которого во времени и «с усилением» уже сложившихся тенденций и является прогнозом. Еще один урок, который можно извлечь из рассказа Хайнлайна, заключается в том, что при любом глобальном конфликте возникает некий фактор, характеристики которого позволяют свернуть существующее виртуальное пространство, создав на его месте совершенно новое. Обозначение границ нового виртуального пространства и свертывание прошлого осуществляется в определенных критических точках. В наше время к комплексу таких «революционных» факторов относятся научно-технические инновации, и их доля участия в общем комплексе факторов постоянно увеличивается. Можно было бы предположить, что после создания «совершенного оружия» дальнейшие изменения виртуального пространства прекратятся. Однако это не происходит. Прогнозирование ядерной войны по степени ее правдоподобия стало важным разделом футурологии, хотя максимальные последствия такой войны не учитываются, так как для развития цивилизации такая катастрофа была бы тем же самым, что и мат в шахматной партии, поставленный двум игрокам одновременно. Предусмотреть последствия ядерной войны совершенно невозможно, поэтому ее прогнозирование не составляет никакой познавательной ценности для футурологии.
