Фантастика и Детективы, 2014 № 04 (16) - [3]
– Да. Будем.
От дыма першило в горле.
– Я люблю тебя! А ты? Ты любишь меня?
– Ты сомневаешься?
– Нет!
– Правильно делаешь. Ты всегда разбирался в женщинах.
– О-о! Елена…
Деифоб научил её ещё кое-чему. Например, подливать в вино маковую настойку. Выпив такого вина, каждый делался счастлив и беззаботен. Смерть отца и матери, гибель сына и брата, память о бедствиях и предательстве – ничто не могло помешать веселью. Горе и гнев отступали перед ласковым маком.
Глядя на Мене лая, Елена знала – это пригодится ей больше умения соглашаться.
– Мы умрём в один день! В глубокой старости…
– Да.
Вряд ли, подумала она.
– Извини, красотка, – Гермий засмеялся. – Это всего лишь я.
Змеи с жезла бога яростно зашипели. Они просто бесились, эти фурии. А может быть, Елене это показалось. Она ещё чувствовала на своей шее тугую удавку. Помнила, как задыхалась, вися на дереве. Родосские шлюхи всё-таки решились. У кого-то мужа убили под Троей, у кого-то – сына. Всегда приятно найти виноватую – и повесить.
После смерти Менелая она перебралась на Родос. Думала, там безопасно. Провинция, глушь. Скалы и море. Что ж, ошиблась.
– Э, нет. Нельзя. Отойди от реки.
– Я хочу пить, – сказала она.
– Потерпи. Это Лета, душенька. А ты мне нужна в здравом уме и трезвой памяти.
– Нужна? Тебе?
– А что, если бог, так уже не мужчина? Ладно, шучу. Наверху решили выдать тебя замуж.
– После смерти?
– Какая тебе разница? Ахиллесу скучно на Островах Блаженства. Составишь ему компанию. Тебе говорили, что ты – самая прелестная тень в Аиде?
– Нет.
– Значит, я первый. Ну что, пошли?
С сожалением посмотрев на чёрную воду, сулящую забвение, она пошла за Гермием. Пританцовывая, весёлый проводник был похож на всех её мужчин сразу. Упрямый, как Тезей. Белокурый, как Менелай. Красивый, как Парис. Опытный, как Деифоб. Каков Ахиллес, она не знала, но подозревала, что в Гермии есть что-то и от него.
– Скажи мне, бог… Почему я не любила никого из них?
Гермий остановился. Долго глядел на нее. Потом, не говоря ни слова, спустился к реке, набрал воды в крошечный флакон и вернулся.
– Папа будет ругаться, – сказал он. – А, Тартар с ним… Возьми.
– Зачем?
– Выпьешь, когда станет невмоготу.
И ухватит за бочок
Сергей Беляков
Сергей Беляков
28 апреля 1966 г.
– Эй… Эй…
Прикосновения. Мотыльковые, лёгкие, потом более настойчивые, дразнящие. Ладони. Пальцы. Язык. Григе щекотно. Она, смеясь, уворачивается от лёгких касаний, поцелуев, которыми Макс настойчиво старается её разбудить.
Жуть пронизала её до костей. Грига закрыла глаза и прижалась к стене, надеясь, что ощущение холодного металла сможет унять панику. Нет, нет…
Он медленно приближался:
– Что ты, глупыш… Ну, задремала… Ну, прости – я не думал, что ты так напугаешься! – Макс гладит её по голове, обнимает сильными руками, целует в макушку.
– Уйди, прошу… иди туда… – она подталкивает Макса в сторону отсека скриннинга, к морозильнику. Как он сумел выбраться из него?
Макс непонимающе смотрит на нее.
– Тебе нездоровится? Ты вся дрожишь.
Григу охватила истерика:
– Это тебе нездоровится! Тебе! Смотри – видишь?! – Она потянула Макса за рукав к зеркалу на двери. Щелчок выключателя. Грига смотрит в зеркало на лицо Макса, на то место, в которое тогда воткнулась дюжина толстых, острых стальных игл…
Её сердце сжалось. Нет вытекшего глаза, нет страшных ран, нет засохшей крови.
Макс ласково улыбался:
– Да что с тобой, в конце концов, девочка? Пошли спать, мне завтра нужно закончить починку… – Он шутливо потрепал её по затылку, слегка прихватывая волосы – их знак, намёк, понятный только им. Он снова её желает…
Перебирая ватными ногами, Грига поплелась за Максом. Перед тем, как переступить порог комнаты, Грига машинально бросила взгляд в зеркало.
Она не сразу осознала, что кричит.
Из зеркала на неё глядело обезображенное лицо с выжженными ямами пустых глазниц, испепеленным носом и обуглившимся, широко распахнутым ртом.
Её лицо.
1
Вещица была допотопной, с небольшим экраном на исцарапанной пластикатовой крышке. Грига Маддокс открыла шкатулку. Низкий, протяжный голос. Незнакомая, слегка заунывная мелодия почему-то успокаивала. Аира Лужны расслабилась в кресле, сняла заколку с волос, тряхнула головой – волосы у биологини были что надо, на зависть Григе. Макс Шторх, который до этого сосредоточенно изучал сплетение химических структур, формул и графиков трёхмерного мастер-планшета, развернулся к Аире, вопросительно изогнул бровь:
– На каком языке песня?
– А что, в химакадемии русского уже не преподают? – удивилась Аира.
Шторх уязвлённо скривился:
– Не похоже на русский.
– Не похоже на тот русский, которому тебя там учили. – Она взяла шкатулку из рук Григи. – Я под эту песню засыпала каждый вечер, пока… Мать и отца накрыло первым ракетным ковром. Меня отдали в детдом на Галатею. – Аира погладила шкатулку.
На старом экране, покрытом паутиной мелких трещин, мать укачивала ребёнка.
Грига спросила:
– О чём она поёт?
– Это колыбельная. О том, что не стоит поддаваться страхам. Нужно постараться заснуть, иначе придёт…
– Волк, да? Канис люпус, самый крупный представитель семейства Канид… – Дирк Ван Леувен, проверявший загрузку второй сотни биотестеров, оторвался от дисплея и осклабился, глядя на Шторха. – Мой русский оставляет желать лучшего, но, в отличие от некоторых, я кое-что разобрал. Мамаша рекомендует ребёнку не лежать на краю постели, иначе волчище припрётся, ухватит за бок и утащит в тёмный лес. Это, как я понимаю, – киднэппинг, а потом, по логике – шантаж с выкупом…
