Фантастика 1968 - [70]

И то, что все осталось здесь таким же, как много-много лет назад, сначала представлялось удивительным, но потом становилось очевидным, что именно так оно и должно было быть.

Идти Деду было все трудней.

У него не было ничего, но тело его словно приобретало постепенно странную легкость, ненадежность, неуправляемость. Однако людской поток нес его, и он, радуясь, понимал, что все-таки дойдет до Красной площади и все увидит.

Над площадью стояла тишина.

Впрочем, возможно, это только чудилось Деду, который оказался в первом ряду развернувшихся и застывших напротив Кремля многих сотен людей, и долго смотрел на приоткрытую дверь Мавзолея и вершины громадных седых елей, уходящие в небо.

Потом он услышал: дон-н!.. И еще раз: дон-н!.. Близко, близко, только голову подними, били часы: донн! донн! донн!..

«Вон они!» — звонко крикнул кто-то с последним ударом.

«Едут!» — ахнула площадь.

«Едут! Вот они, вот! Ура!..»

«В ЭТОТ ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕНЬ…» — торжественно заговорил репродуктор.

Грянули оркестры.

Справа от Исторического музея въезжали на площадь пять длинных, низких, серебристых машин, усыпанных цветами. В них стояли планетолетчики в алых скафандрах, с непокрытыми головами.

Дед видел это несколько мгновений. Потом серебристые машины начали блекнуть, заслоненные новой картиной, такой яркой, что Дед почувствовал, как горячо, трудно и больно забилось его сердце.

На площадь вступали солдаты — с тяжелыми, украшенными черными крестами знаменами. Солдаты несли с собою пыль дорог и запахи боя, и лица их были лицами людей, видевших июнь сорок первого и май сорок пятого.

Подходя к Мавзолею, они швыряли знамена к его подножию.

Дед тоже шел мимо Мавзолея, шел, печатая шаг по каменным плитам, знамена лежали у его ног, и сизые, с первой проседью ели смотрели в синее небо.

И звали его Сережкой.

Он шел в колонне солдат, шел до своего последнего мгновения, когда, уже ничего не видя вокруг, отступил из первого ряда за людские спины и сел на плиты, согретые солнцем, а потом повалился ничком, неудобно подвернув руки.

И успел подумать еще, что умирает в строю, как и подобает солдату.

Это произошло тихо, и люди, поглощенные великолепным зрелищем, развертывающимся на площади, не сразу заметили лежащего старика.

Потом те, кто заметил, осторожно перенесли его в тень, и старые медали негромко звякнули, когда оказавшийся поблизости врач приложил ухо к его груди.

Неясную фотографию с внуками или правнуками старика вынули из его темной руки и спрятали ему во внутренний карман гимнастерки.

Только потом, только много месяцев, а может быть, и лет спустя, люди поняли, кто был этот старик. Сначала мало кто верил в это, но после большой и тщательной проверки оказалось, что ошибки нет и что это действительно так.

Долго думали, какой памятник поставить ему, и в конце концов установили на могиле простой гранитный обелиск с красной звездой.

«ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ПОСЛЕДНИЙ СОЛДАТ, ПРОШЕДШИЙ ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ», —

было начертано на обелиске.

И ниже:

«ПУТЬ БЫЛ, КАК МЛЕЧНЫЙ. РАСКАЛЕН И ДОЛОГ»…

Знатоки говорили, что это строчка из стихов старого поэта, который тоже прошел всю войну, но умер вскоре от тяжелых ран.

РОМЭН ЯРОВ Спор

Не люблю обострять отношений с людьми, но после того как слесарь дважды проигнорировал мой вызов, я рассердился. Еще одна записка, опущенная в ящик на двери домоуправления, гласила: «Сколько может продолжаться это безобразие! Третий раз вызываю в квартиру 18 слесаря. Если опять никто не явится, произойдет большая неприятность». Мой отчаянный, вызванный крайними обстоятельствами поступок был совершен в субботу. Остаток дня, ночь и утро следующего я провел с жуткой решимостью в душе. В таком состоянии я находился до тех пор, пока не раздался звонок.

— Кто там? — крикнул я, подбежав к двери.

— Слесаря вызывали? — прозвучал голос с площадки.

Я открыл и, не поглядев на прибывшего, с достоинством двинулся в комнату. А он шагал следом, Я приблизился к батарее, положил на нее руку, сказал взволнованно: «Гайку подкрутить надо, а то вода капает», — обернулся к вошедшему. И как будто бы батарея упала мне на ноги. Передо мной стоял человек с продолговатой, в полтора раза длиннее, чем нормальная, головой, с ушами, свисающими до плеч. Одежда его походила на костюм пожарника, надеваемый для участия в прикладных соревнованиях: столько на ней было цепочек, крючков и разных непонятных металлических предметов.

— А-а… где дядя Коля? — опросил я, цепенея от ужаса.

— Какой дядя Коля? — любезно осведомился незнакомец.

— Слесарь из домоуправления.

— Не знаю. Я прибыл по вашему вызову и имею задание оказать помощь, о которой вы просите.

— Извините, но вы-то сами кто?

— Я житель планеты Амос, расположенной в созвездии Лебедя. Так вы его называете…

— Чайку не хотите ли? — пробормотал я. — Да погодите, телевизор выключу. Орет, проклятый…

— Нет, нет, не надо, — остановил меня амосеянин. — Я пока насыщаюсь информацией.

— Но почему именно ко мне? — воскликнул я, постепенно смелея. — Мог ли ожидать я, скромный человек…

— Это произошло вот как, — сказал амосеянин. — Давно уже производительные силы нашей планеты достигли такого уровня, что мы могли установить контакт с разумными существами других миров. А у нас ничего не получалось. Безлюдье какое-то во вселенной, просто кошмар. Но мы решили, что связь должна быть установлена любыми средствами. Созданная с громадным напряжением сил установка сконцентрировала всю энергию машин, размещенных на площади в триста тысяч квадратных километров, в единый мощностный поток и направила его в космическое пространство. Сужаясь постепенно, этот поток превратился в тонкую иглу, которая и уперлась в ящик на двери, где была ваша записка.