Фантастическая сага. Сломанный меч - [122]
— Все, что ты делаешь, правильно, от начала и до конца. А вот рассуждения о долге, заповедях, грехе и прочем до добра не доведут.
— Ты сам не знаешь, что говоришь, — начала она было, но Скафлок приник губами к ее губам, заставив ее замолчать. Она попыталась вырваться, и дело закончилось «потасовкой» с громким смехом, понарошечным «тужением» друг друга и катанием по всему полу. К тому времени, как «поединок» тот закончился, Фрида совершенно забыла о тягостных своих предчувствиях.
Разорив эльфийские земли, тролли заперлись в своих твердынях и выходили оттуда крайне редко, причем всегда многочисленными отрядами, нападать на которые было бы равносильно самоубийству. Скафлок, запасший к тому времени достаточно мороженой оленины, маялся теперь от бездействия, просиживая дни напролет в пещере. Он стал молчалив и мало уже напоминал прежнего весельчака и балагура.
Фриде хотелось подбодрить его, и она сказала:
— Теперь нам не грозит ежечасно опасность.
— Что в этом толка, если мы не можем биться с врагом? — возразил он. — Мы же ничего не делаем, а только ждем, когда наступит конец всему. Альфхейм гибнет. Скоро все земли Дивного народа будут под властью троллей. А я сижу здесь!
На следующий день, выйдя из пещеры, увидел он кружащего в покрытом низкими тучами небе ворона. Волны с ревом разбивались о скалы у самых скафлоковых ног и откатывались назад, как бы готовясь к новому рывку, оставляя позади себя все растущую наледь от попавших на камни брызг.
— Что нового? — крикнул Скафлок на вороньем языке. Вопрос этот, как и воронов ответ на него звучал не вполне так, как здесь изложено, ведь язык птиц и зверей сильно отличается от человеческого, но общий смысл сказанного передан верно.
— Я лечу с юга, из-за пролива, позвать родичей на пир, — ответил ворон. — Валланд и Вендланд захвачены троллями, Скания тоже вот-вот падет, войска короля эльфов отступают перед тролльей ратью, теснящей их к самому сердцу эльфийских земель. Пожива богатая, но нашему брату-ворону следует поспешить, ведь война та вряд ли долго продлится.
При этих словах его Скафлок пришел в неистовую ярость. Лук у него был при себе, и он, не раздумывая долго, застрелил ворона. Когда же тот упал мертвый к его ногам, гнев этот вдруг прошел, а в сердце осталась одна пустота, сменившаяся затем горечью и сожалением.
— Прости, брат! Убив тебя, сотворил я мерзость. Разве ты повинен хоть в чем-нибудь? Одну лишь пользу приносил ты, очищая мир от гниющих обломков прошлого. А я вот убил тебя, беззащитного, говорившего со мною как с другом. А врагам своим позволяю беззаботно наслаждаться жизнью.
Он повернулся и ушел обратно в пещеру. И вдруг заплакал. Рыдания безудержно рвались наружу, сотрясая все его существо. Фрида обняла его, стала тихонько, как ребенку, нашептывать какие-то слова утешения, а он все плакал, спрятав лицо у нее на груди.
Той ночью он долго лежал без сна.
— Альфхейм гибнет, — едва внятно проговорил он наконец сквозь стиснутые зубы. — И снег этот проклятый не успеет растаять, как от королевства эльфийского останутся одни лишь воспоминания. Мне не остается ничего другого, как сразиться в одиночку с троллями и сложить голову в той неравной битве, убив перед смертью столько врагов, сколько смогу осилить.
— Не говори так, — промолвила Фрида. — Поступить так было бы предательством тех, кто в тебя верит. А ведь и я в их числе. Не теряй мужества. Живи, продолжай бороться.
— Бороться! Как можно бороться, когда к тому не осталось уже никаких средств? — с горечью в голосе сказал Скафлок. — Корабли эльфийские частью потоплены, частью рассеяны, воины же побиты, пленены или скрываются по лесам, как мы с тобой. В занесенных снегом твердынях эльфийских воют волки. Торжествующий враг пирует в палатах блистательных некогда владетелей наших. Неоткуда ждать эльфам помощи. Как отразить им неприятеля, голодным, холодным, безоружным?
Фрида поцеловала его. И вдруг перед мысленным взором Скафлока возникло видение сверкающего подобно молнии, воздетого над окутанным тьмою миром меча.
Фрида почувствовала вдруг, что тело возлюбленного ее напряглось, как натянутая струна, потом по нему прошла дрожь.
— Меч. Подарок богов, — прошептал Скафлок.
Девушку охватил страх, безотчетный еще, но ужасный.
— О чем ты? Какой такой меч?
Подтянув повыше медвежьи шкуры, под которыми только и могли спастись они с Фридой, тесно прижавшись друг к другу, от всепроникающего холода, шепотом поведал ей Скафлок историю сломанного клинка, подаренного ему в младенчестве асами. Говорил он едва слышно, как будто боялся, что сама ночь может подслушать его речи. Рассказал он Фриде, как привез Скирнир меч в день наречения его, Скафлока, имени, как замуровал Имрик клинок тот в стену в подземелье возле эльфхолмских темниц, как сказал ему, Скафлоку, Тюр, что близится тот день, когда пригодится ему дар богов.
Когда же закончил он свой рассказ, то почувствовал, что Фрида вся дрожит. А ведь она была не из робкого десятка, даже вооруженных до зубов троллей не боялась. Потом проговорила она тихим, срывающимся голосом:
— Не нравится мне это, Скафлок. Не к добру это.
