Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - [41]

САРАТОВ, 18 СЕНТЯБРЯ. «Сегодня в Покровскую воскресную школу во время совершения молебна перед началом занятий ворвалась толпа молодежи, человек в сто, и начала петь революционные песни. Богослужение было прервано. Полиция экстренно вытребовала казаков, которыми толпа была рассеяна. Несколько зачинщиков арестовано».

«Правительственный вестник»:

Высочайший Манифест

«БОЖЬЕЙ МИЛОСТИЮ, МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, ИМПЕРАТОРЪ и САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОССIЙСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ, и прочая, и прочая, и прочая.

Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным и печаль народная Его печаль. От волнений ныне возникших может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству Державы Нашей.

Великий обет Царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга. Мы для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер признали необходимым объединить деятельность высшего правительства. На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли.

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в меру возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.

3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей.

Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.

День в Петергофе в 17 день октября в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое Царствования же Нашего одиннадцатое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано

НИКОЛАЙ».

Дома

— Майнэ клейнэ тохтерл! (Моя маленькая доченька!) — нежные руки матери гладили ее по голове. — Майнэ глик! (Мое счастье!) Их об гетрахт фон дир йейдн туг! (Я думала о тебе каждый день!)

В пропахшем человеческими испарениями сарае на заднем дворе синагоги — вповалку люди. Скупой свет декабрьского дня из единственного окошка, надрывный кашель, плачь детей.

Они с возницей долго плутали среди развалин, прежде чем обнаружили убежище, в котором ютились спасшиеся после погрома евреи Хотиновки.

Штетл было не узнать: зияющие провалы на месте выбитых ставен, поваленные заборы, догорающие остатки домашней утвари во дворах. Мимо базарных рядов с разбитыми лотками бричка катила по горам семечек и крупы, рассыпанной муке, разбитым бутылям с разлитым подсолнечным маслом. В грязном снегу возле сожженной мясной лавки Эльякима лохматая собака грызла, озираясь по сторонам, воловью тушу с вываленными кишками.

Есаул казачьего патруля, жегшего костры на Базарной улице, указал им плеткой на синагогу:

— Там, барышня, все ваши. Которые уцелели.

Родители и сестренка, слава богу, спаслись. Убежали загодя на огородную делянку под косогором, залезли в выгребную яму с остатками мерзлого навоза, укрылись рваной рогожей, старались не дышать. Слышали рев толпы, выстрелы, крики избиваемых людей.

— Молились всевышнему. Думали, не выживем…

От рук погромщиков погибли девятнадцать хотиновцев. Соседка Кейла, бывшая на восьмом месяце беременности, мясник Эльяким с сыном Шмуэлем (господи, был влюблен в нее, звал замуж!), младший из братьев Ханелисов, защищавший в составе отряда самообороны подступы к синагоге, где укрывалось большинство евреев штетла.

Хоронили убитых лишь спустя несколько дней — в синагоге не оказалось достаточного количества полотна для саванов. Ждали с часу на час посланного в Житомир Нехамью. Вернулся он к сроку, вдребезги пьяный, но полотно привез.

Она стояла, сжавши губы, на кладбище возле уложенных в ряд земляков. В четырех полотняных белых кулях были дети, одному из них, сынишке шорника Михи, только что исполнился годик. Раввин, заглядывая в книжку, читал нараспев каддиш, она повторяла вместе со всеми в конце каждой фразы: «Амен!» Неслись над головой лохматые тучи, дул холодный ветер в спину, заметал в отрытые могилы снежную крупу.

У нее были сухими глаза: столько всего пришлось пережить за последнее время — заледенела душа.

Из Коктебеля они возвращались с ощущением надвигавшейся беды. По взбаламученной, расхлыстанной стране прокатилась первая волна еврейских погромов. Опомнившиеся от пережитого страха рабочих выступлений темные силы общества, униженные капитулянтским манифестом монарха, пошедшего на уступки смутьянам, вымещали злобу на главных, как они считали, зачинщиках беспорядков, дьявольском племени нехристей, стремящемся к установлению господства в православной матушке России.