Фандом - [64]

– Стойте! – Элис бросается к Нейту, закрывая его своим телом.

Однако Уиллоу держится поодаль, удивлённо улыбаясь.

– Я требую прекратить это немедленно! – кричит Элис. Её алое платье развевается на ветру.

– Неужели это… – охает Саскья.

Охранник так и замирает с ножом в поднятой руке.

– Что здесь происходит? – Он изумлён и растерян.

Не двигаясь с места, Элис поясняет:

– Я знаю этого дефа: он работает у моего отца. Если мальчишка останется без рук, папа будет в ярости.

Вперёд выходит другой охранник.

– Мисс, со всем уважением к вам и вашему отцу… Дефов много, найдёте другого.

– О нет, – улыбается Элис. – Этот деф незаменим!

– Это очень странно, мисс… – Охранник с ножом ожидает услышать имя красотки в красном платье. Он явно что-то подозревает.

Наконец вперёд выступает Уиллоу.

– Элис. Её имя – Элис. Она со мной.

Охранники только сейчас заметили Уиллоу. С их лиц, словно краска под дождём, стекают нахальные улыбки.

– Мистер Харпер, приносим наши извинения, – кланяются охранники, сняв фуражки.

Кровь снова бежит по моим венам, тело слушается разума. Эш отпускает мои плечи.

Уиллоу смущённо откашливается.

– Если мисс Элис приказывает пощадить этого дефа, я её полностью поддерживаю.

Охранники кланяются ещё ниже.

– Да, конечно, мистер Харпер, как скажете.

Элис отходит от Нейта, и охранник развязывает ему руки. Словно по сигналу стартового пистолета, я мчусь через площадь, Эш спешит за мной. Хватаю Нейта в объятия, утыкаюсь ему в плечо. Он чуть не падает на меня, слабый, помертвелый, тяжёлый. Проглотив слёзы, убираю с его лица волосы и веду к булочной, шепча:

– Джонатан, Джонатан… – Так называют брата родители. Это и есть его настоящее имя.

Нейт дрожит всем телом, растирает посиневшие кисти рук.

– Как ты? – спрашивает Эш, обнимая нас обоих.

– Они и правда хотели!.. – всхлипывает Нейт. – Правда хотели отрезать мне руки, за то что я снял перчатки.

– Чудовища! – Эш сочувственно смотрит на него.

Толпа расходится, охранники возвращаются по местам, словно ничего особенного не произошло. Словно отрезать руки четырнадцатилетнему мальчишке для гемов – само собой разумеется.

Уиллоу подходит к нам – я так и стою, обняв Нейта, – и смотрит на нас удивлённо и немного виновато. Я отвечаю ему гневным взглядом, отказываясь отворачиваться и опускать глаза в пол. Мы оба знаем, что он бы ничего не сделал, не остановил бы наказание, если бы не Элис. Я помню, что он сказал тогда в саду: «Так было всегда». Я вспоминаю девять петель на виселице, гирлянду человеческих тел, знаки с перечёркнутой обезьяной, мальчика на коленях с вытянутыми вперёд руками и чувствую, как меня переполняет гнев, как я расту, превращаясь в исполинского великана сорока футов ростом. Я не хочу говорить Уиллоу о любви. Я хочу задушить его голыми руками. И, судя по выражению его лица, он об этом догадывается.

Элис нежно берёт Уиллоу под руку. Уводя его, она бросает на меня короткий взгляд.

– Спасибо, – одними губами выговариваю я.

Элис улыбается своей прекрасной улыбкой и подмигивает мне на прощание.

Глава 27

Однажды папа рассказал мне интересную историю про лягушек.

«Если бросить лягушку в кастрюлю с кипящей водой, она выпрыгнет, сжимая лапками свою обожжённую зелёную задницу. Но если положить ту же лягушку в кастрюлю с холодной водой и медленно нагревать, бедная глупышка никуда не денется. Так и будет сидеть и дуть на лапки, пока вода не закипит и лягушка не сварится».

Папа знает кучу всякой всячины. Наверное, от него Нейт и унаследовал страсть к учёбе.

Сейчас я чувствую себя на месте той, первой лягушки. Как будто меня бросили в кипящую воду и задница у меня в огне. Но другие дефы, они все – как вторая лягушка. Они так долго сидели в этой кастрюле, что привыкли к горячей воде. Ребёнку чуть не отсекли руки, а у них всё в порядке, все молчат. Назвали тебя обезьяной – не важно, бывает. Охранник тебя чуть не изнасиловал или вообще пристрелил – подумаешь, такой уж выдался денёк.

Однако в отличие от первой лягушки прыгать мне некуда. Я вынуждена сидеть в этой мерзкой кастрюле и считать дни до казни.

Вернувшись в хижину, Нейт залезает на койку. Даже Саскья смотрит виновато, подсовывает ему лишний кусок хлеба и накрывает одеялом. Опускаются сумерки. Мне пора идти в сад, к Уиллоу, на последнее свидание. Перед уходом я нежно целую Нейта в затылок, вдыхая его полудетский аромат. Он вздрагивает во сне, и я целую его ещё разок, на всякий случай.

– Помни, – говорит Саскья, провожая меня к Уиллоу, – помни: ты просто прикидываешься, что он тебе нравится.

– Ничего, Саскья, я всё понимаю. Ты же видела, что случилось на рынке.

«К тому же Уиллоу держит безногого брата в цистерне с водой», – думаю я.

Саскья улыбается всезнающей улыбкой:

– Что гем, что деф – все мужики недоумки!

Выдавив слабый смешок, я бегу в сад, не замечая холодного ветра, повторяю про себя реплики, которые скоро скажу Уиллоу. Это самая важная сцена – поворотная точка сюжета, после которой Уиллоу отправится вслед за Розой в город. Слова путаются, наползают друг на друга, не хотят выговариваться. Я не желаю говорить Уиллоу о любви. Меня так и подмывает сказать ему, какой он мерзавец и придурок.