Фанатик - [33]
Взгляд Юрия перепрыгнул на изображение Чин, и он был вынужден подавить смех. Колебания Чин длились дольше «секунды». Юрий был вполне уверен, что похвала Чин Вези, была, в лучшем случае, выдана сквозь зубы. Однако Чин не стала спорить.
— Да, да. О’кей. Не могу сказать ничего плохого про «Тилден». — Женевьева снова начала думать как адмирал. — И, так как я вижу, что Юрий взял «Гектор» под контроль — спасибо, что отключили импеллер и гравистены, Юрий, это изрядно меня успокоило…
Радамакэр был ошеломлен. Он не приказывал…
Потом его взгляд поймал Кит Карсон, и Юрию пришлось бороться со смехом по настоящему. Выражение лица старпома «Гектора» было предельно заискивающим. Как всегда чувствительный к политическим течениям, Карсон, по-видимому, приказал снизить боеготовность СД, пока Юрий был занят предотвращением ещё одного разрушительного кризиса. Это был один из тех немногих случаев в жизни Радамакэра, когда тот был готов петь осанну подхалимам.
— … я думаю, что мы все можем считать военную ситуацию патовой, — продолжила Женевьева. И добавила, поморщившись: — Пока все согласны оставаться в состоянии сниженной боеготовности. И оставаться здесь, на орбите Ла Мартина. Предполагая, что сообщение с торгового корабля о прекращении огня с манти верно, нам какое-то время не нужно будет вести противорейдовые патрули. И — ха! — после того, что мы сделали в Ларами и Новой Калькутте, я также сомневаюсь, что в ближайшее время в окрестностях проявятся какие-либо пираты.
Юрий её поддержал.
— Я согласен с Женевьевой. Давайте посмотрим правде в лицо. Экипажи всех республиканских кораблей здесь, в Ла Мартине, сейчас настолько перемешаны…
«Спасибо этому фанатику. Ха! Закон непреднамеренных последствий опять работает!»
— … так, что пока мы все будем оставаться спокойными — как и сказала Женевьева, оставаться на орбите и в пониженной боеготовности — то никто никого не будет «чистить». Кроме того, — добавил он, пожав плечами, — остались ли у кого-нибудь по настоящему серьёзные неудовлетворённые обиды? Думаю, что в отношении кого бы то ни было находящегося в секторе Ла Мартин не осталось. Так что я не вижу причин, почему бы нам ни продолжать хранить этот сектор республики в состоянии мира и спокойствия. Просто подождите, черт побери, пока мы не узнаем точно, что происходит в столице.
Всеобщее облегчение было практически ощутимым, на всех трех экранах. Юрий ещё раз глубоко вздохнул. Ну, всё. По крайней мере, пока.
Голос Каша прервал его радостные мысли.
— Вы упустили последний вопрос, комиссар Радамакэр.
— Какой же?
— Меня, конечно. Точнее то, что я собой представляю. Я был послан сюда личным решением Оскара Сен-Жюста, тогда главы республики. И оставляя формализм в стороне, думаю можно, не погрешив против истины, сказать, что некоторое время я фактически управлял этим сектором диктаторскими методами.
Юрий уставился на него. Затем фыркнул.
— Да уж, точно не погрешив. Особенно про диктаторские методы.
Каша выглядел безразличным к сарказму. Его изображение на экране было всё ещё подавляющим. Мрачное молодое фанатичное лицо особенно выделялось, казалось, нависая над ними над всеми. По крайней мере, на мостике «Гектора», но Юрий был уверен, что так же было и на «Тилдене» — и, возможно, даже больше на линейном корабле, где Каша находился во плоти. Этот человек просто был настолько исполненным силы и пугающим, что производил такой эффект.
— Что вы хотите сказать, Каша?
К его удивлению, резко вмешалась Шарон.
— Юрий, перестань изображать задницу. Капитан Каша был вежлив с тобой, так что у тебя нет оправданий для грубости в его адрес.
Юрий уставился на неё.
— Он… ублюдок избил тебя!
— Во имя милосердия! — вырвалось у неё. — Ты ведешь себя, как школьник. Вместо того чтобы использовать свои мозги. Не ты ли тот человек, чьё любимее высказывание — ну, по крайней мере, одно из них — это «отдай должное тому, кто это заслужил»?
Изображение её головы повернулось, когда она обратилась к экрану, показывающему Каша.
— Вы действительно этого хотите, капитан? Никто не ждет этого от вас.
— Конечно, хочу. В данных обстоятельствах — это просто моя обязанность. — Каша сделал легкое, раздражающее движение плечами, которое было его версией пожатия плечами. — Я сознаю, что большинство из вас — все вы, я полагаю — считаете меня фанатиком. Я ни принимаю это определение, ни отвергаю его. Честно говоря, мне безразлично ваше мнение. Когда я поступал на службу в Государственную Безопасность, я дал клятву посветить мою жизнь служению Республике. Я давал её искренне, и нисколько с тех пор не поколебался в своих убеждениях. Что бы я ни делал, в меру моих способностей и понимания ситуации, я делал в интересах людей, которым я дал эту клятву. Людей, которым я дал это клятву, позвольте мне подчеркнуть. В присяге Госбезопасности нет упоминаний об Оскаре Сен-Жюсте, или о ком угодно другом лично.
Расправленные плечи вновь пошевелились.
— Оскар Сен-Жюст мёртв, но Республика осталась. Уж во всяком случае, остались её люди. Значит, моя клятва всё ещё связывает меня, и в данных обстоятельствах мой долг мне вполне ясен.
