Фамильное дело - [9]

– А вы должны казаться мне иной? – осведомился виконт.

– Не знаю, сударь. Я… не понимаю, должна ли казаться вам какой-либо. Я растеряна. Отец поступил непонятно, и мне сложно это принять. Мне казалось, что он никогда не сделает нам с Мишелем… плохого.

– Возможно, он думал, что это добро.

– Я молюсь, чтобы так и было. Иначе придется признать, что отца я совсем не знала.

– А правда, – спросил виконт, – каков он был?

Тут Сабрина улыбнулась уже шире, с той мечтательной грустью, которая отличает воспоминания о дорогих людях.

– Великодушен. Честен. Иногда громогласен. Еще в юности он сломал ногу, неудачно упав с лошади, и всю жизнь сильно хромал, а потому не мог отправиться на военную службу, чего, мне казалось, тайно желал. Из него получился бы хороший офицер: наши слуги его боготворили, и потому в доме всегда царил идеальный порядок. Отец любил меня и Мишеля… Мишеля баловал больше, ибо тот сильно горевал, когда умерла мама, – брат хорошо ее помнит, а я вот нет. Но я была любимой дочерью. Отец утверждал, что подыщет мне самого лучшего жениха, которого я смогу любить. Неужели он… неужели он решил, что это будете вы? Не спросив вас, не узнав, и не спросив меня?

Сезар думал, что это именно так, и все, что говорила мадемуазель де Греар, утверждало его в сложившемся мнении. Старик, слегка выживший из ума и обожавший своих детей, решил устроить их счастье таким вот оригинальным образом. Не он первый, не он последний пытается с помощью документа, вступающего в силу после смерти, управлять маленьким кусочком мира живых. История знала массу подобных поступков, с пожеланиями причудливыми, как дорожки лабиринта, а иногда и вовсе непристойными.

– Говорят, в Марселе жил один сапожник, – сказал виконт, – который продиктовал юристу завещание, чтение коего в приличном обществе приведет к немедленному обмороку у дам. Там сто двадцать три слова, и сотню нельзя произносить даже в купеческом окружении, не говоря о высшем свете. А потому ваш отец еще относительно скромен. Он желал, чтобы вы вышли замуж за незнакомца, – всего-то.

Мадемуазель де Греар, которая едва не расплакалась, говоря об отце, рассмеялась, а Сезар в очередной раз напомнил себе, что следует быть осторожнее. Успех дела зависел от того, какое виконт произведет впечатление, и от того, что Сабрина расскажет брату.

Через Дижон доехали до Лиона; там пришлось пересесть на поезд, идущий в Марсель. Местность менялась, и виконт, давно не бывавший здесь, с любопытством смотрел в окно. Филипп, узревший знакомые места, вполголоса посетовал на невозможность навестить семью, проживающую в этих краях; Сезар пообещал по возвращении в Париж дать камердинеру отпуск.

Измученная дорогой, мадемуазель де Греар спала, ее компаньонка тоже клевала носом. Ночь опустилась плавно, как кисейное покрывало, и в темноте за окнами проносились смутные тени – то горизонт ощетинится горными зубьями, то облака, бледные на ночном небе, пригасят звездное мерцание.

Разговаривали мало: мадемуазель де Греар грустила и явно чувствовала себя неловко, а виконт, искусный в ведении непринужденной беседы, на сей раз свой талант никак не проявлял. Сезару было жаль обманывать милую девушку, которая при взгляде на него начинала неудержимо краснеть и смущаться, но он, как говорилось выше, надеялся принести извинения после. Если не окажется, что история сложнее, чем он думает. Если не выяснится, что Сабрина де Греар – ловкая мошенница, которая лжет как дышит и сейчас в душе посмеивается над мужчиной, попавшим в ее сети. Такие варианты тоже нельзя исключать. Жизнь сталкивала Сезара с разными особами.

А потому он старался вести себя холодно и отстраненно, всем своим видом демонстрируя, как его угнетает нежданная поездка на юг.

Следующим днем поезд прибыл в Марсель.

Глава 4 «Вересковый мед»

Марсель – шумный портовый город, пропахший солью и буйябесом[2], загорелый, разноцветный, наглый. Сезар бывал здесь раньше, но очень давно, и запомнил в основном пестрые улицы, круто спускающиеся к морю, водяное сверкание да сизые очертания острова Иф. Сейчас виконту предстояло познакомиться с местностью поближе; и хотя владения Греаров располагались за чертой города, свидания с Марселем было не избежать.

Когда вышли на платформу, оказалось, что путников ждут: невысокий пухлый мужчина средних лет, в простой одежде приветствовал мадемуазель де Греар глубоким поклоном и почтительным бормотанием.

– Здравствуй, Жан, – произнесла она ласково, – значит, так и ждал здесь?

– Как велели его милость, – ответил мужчина.

– Это наш кучер, – объяснила Сабрина виконту, – брат приказал ему встречать все приходящие в Марсель поезда, чтобы отвезти меня домой, когда бы я ни вернулась.

– Трогательная забота, – буркнул Сезар, – и мы можем, наконец, поехать?

Она побледнела, что было заметно даже в такой яркий день.

– Извините, ваша светлость. Конечно же.

Экипаж оказался открытой коляской без верха – серьезное неудобство для тех, кто путешествует под раскаленным солнцем. Сезар предпочел бы крытую повозку, но тут выбирать не приходилось. Все разместились довольно быстро. Дамы раскрыли припасенные зонтики, а виконт надвинул на лоб цилиндр. Кучер взобрался на козлы, свистнул, и коляска тронулась. Виконт сидел, откинувшись на спинку узкого диванчика, и смотрел по сторонам с таким видом, будто ничего противнее в жизни не видел.