Фамарь. Без покрывала - [5]

— Конечно, она юная, но тем лучше. Юная девушка более податлива, чем та, что постарше. Разве не так? Твой сын будет для нее идолом. Он будет ее учителем.

— А дети?

Зимран снова засмеялся. Его смех раздражал Иуду.

— Уверяю тебя, друг мой Иуда, Фамарь достаточно взрослая, чтобы родить сыновей, и была таковой еще в прошлую жатву, когда ее заметил Ир. У нас имеются доказательства этого.

Девушка бросила взгляд в сторону отца. Она залилась краской и явно смутилась. Иуда, странным образом тронутый ее скромностью, открыто изучал ее.

— Подойди ближе, девушка, — сказал он.

Он хотел заглянуть ей в глаза. Возможно, из мелочей у него сложилось бы более ясное понимание того, почему всякий раз, когда ему в голову приходила мысль о браке, он думал о ней.

— Не стесняйся, Фамарь, — голос Зимрана смягчился. — Пусть Иуда посмотрит, какая ты красивая.

Когда она подняла глаза, Зимран кивнул головой.

— Вот именно. Улыбнись и покажи Иуде, какие у тебя красивые зубы.

Иуду не интересовали ее улыбка и зубы, хотя они были хороши. Его заботила ее способность рожать детей. Конечно, пока она не выйдет замуж за его сына, нет никакой возможности узнать, способна ли она родить сыновей. Жизнь не дает гарантий. Однако девушка была из доброй плодовитой семьи. Ее мать родила шесть сыновей и пять дочерей. Она тоже, должно быть, сильная — он видел, как она разбивала мотыгой твердую землю и носила камни к стене. Слабая девушка сидела бы дома и занималась гончарным делом или ткачеством.

— Фамарь, — отец жестом подозвал ее. — Склонись перед Иудой на колени. Пусть он поближе рассмотрит тебя.

Она без колебаний подчинилась. У нее были темные, но не суровые глаза, чистая кожа светилась здоровьем. Такая девушка могла бы взволновать ожесточенное сердце Ира и заставить его оставить свои злые пути. Иуда удивился бы, если бы у этой девушки оказалось мужество, необходимое, чтобы завоевать уважение Ира. Зимран был труслив. А Фамарь? С тех пор как Ир научился ходить, он не приносил ничего, кроме огорчений, и ей он, должно быть, тоже доставит немало неприятностей. Она должна быть сильной и мужественной.

Иуда знал, что вину за непокорность Ира можно возложить на него, на отца. Он никогда не позволял своей жене поднимать руку на сыновей. Он считал, что полная свобода позволит им вырасти сильными и счастливыми. О, они были счастливы, пока поступали по-своему, и достаточно сильны, чтобы мучить других, если не добивались своего. Их мало наказывали, и они выросли гордыми и наглыми. Они были бы лучше, если бы он почаще применял розгу!

Смягчит ли эта девушка Ира? Или он ожесточит и испортит ее?

Взглянув ей в глаза, Иуда увидел в них чистоту и ум. Он почувствовал тревогу. Ир был его первенцем, он первый показал силу его чресл. Он ощущал такую гордость, когда родился сын, питал такие надежды! Ах, думал он, вот плоть от плоти моей, кость от кости моей! Как он смеялся, когда юный отпрыск с красным от ярости лицом отказывался повиноваться своей матери. Его забавляло страстное сопротивление сына, он неразумно гордился этим. «Этот мальчик будет сильным мужчиной, — говорил он себе. — Ни одна женщина не будет ему указывать, как ему жить».

Иуда не ожидал, что его сын окажет открытое неповиновение и ему.

Онан, второй его сын, становился таким же своенравным, как Ир. Он вырос, запуганный неистовой подозрительностью старшего брата, и научился защищаться, прибегая к хитрости и обману. Иуда не знал, кто из них хуже. Оба были вероломны. Ни на одного из них нельзя было положиться.

Третий сын, Шела, шел по стопам своих братьев.

Уличенные во зле, сыновья Иуды лгали или обвиняли других. Когда на них нажимали достаточно сильно, чтобы добиться правды, они обращались к своей матери, и она защищала их, какими бы отвратительными ни были их проступки. Ее гордость не позволяла ей увидеть их недостатки. Они в конце концов были ее сыновьями, они во всех отношениях были хананеями.

Необходимо было что-то предпринять, иначе Ир с позором сведет отца в могилу. Иуда почти пожалел, что у него есть сыновья, ибо они разрушали его дом и его жизнь! Бывали минуты, когда его гнев был настолько силен, что он готов был схватить копье и бросить его в одного из своих сыновей.

Иуда часто думал о своем отце, Иакове, и о горе, которое ему причинили его сыновья. Иуда тоже заставил своего отца страдать. Ир и Онан напоминали ему его братьев Симеона и Левия. Мысли о братьях воскресили мрачные воспоминания о тяжком грехе, совершенном им, — о грехе, который прогнал его из отцовского дома, потому что он не мог видеть горе, которое причинил отцу, и находиться в обществе братьев, соучастников его греха.

Отец Иуды Иаков не знал всей правды о том, что произошло в Дофане.

Иуда пытался утешать себя. Он не дал Симеону и Левию убить их брата Иосифа, не так ли? Но именно он убедил их продать юношу купцам измаильтянам, направлявшимся в Египет. Он извлек прибыль из несчастья мальчика — прибыль, которую разделили с ним его братья. Один Бог знает, вынес ли Иосиф длительное и трудное путешествие в Египет. Он, вероятно, умер в пустыне. А если не умер, то стал рабом какого-нибудь египтянина.