Фальшивый грош - [28]

Я взглянула на него, по-моему, удивленно.

— Считаешь — глупо? Может. Но такой вот у меня настрой. Инстинкт подсказывает мне — убийца из местных, нужно понаблюдать попристальнее, послушать повнимательнее, и в один прекрасный день мне раскроется его модель поведения, проступит нечто характерное.

— Да ведь даже полиция ничего не обнаружила! А они скрупулезно расследовали все обстоятельства того вечера, так? И с их возможностями…

— Понятно, — покивал Карл. — Но, по-моему, для себя полиция уже решила, кто убийца, и особо не копала. Ответ у них есть, недостает только улик.

Он криво усмехнулся.

— Они в бешенстве, наверное, что парни бросили меня в реку, подкрепив мое алиби. Конечно, я хочу обелить себя — это вполне естественно. Но важнее другое — убийцу Элинор я должен найти и ради нее. А может, и ради кого-то еще. Тот, кто убил раз, очень вероятно, не остановится и перед новым убийством. Покажется, что этого требуют обстоятельства и… Однако, главная цель у меня все-таки не такая великодушная и благородная — защита общества; возможно, всего лишь одна месть, и гордиться мне нечем. Не могу я, пойми, повернуться и уйти, и пусть убийце Элинор все сходит с рук. Не могу!

— Ты ее, верно, очень сильно любил.

Он замялся, глядя на море.

— Когда мы поженились, да, казалось, сильно. Но потом выяснилось, что мои чувства к ней не так уж глубоки. В каких-то отношениях Элинор была как ребенок: жизнь ей представлялась игрой. Она не была способна на серьезную ответственность, на то, чтобы хоть что-то воспринимать серьезно. Вряд ли она была способна на глубокие чувства. Зла она никому не причиняла, никому не хотела наделать бед своими поступками, но просто не понимала, что другие воспринимают окружающее серьезнее, чем она. Она как бабочка была — хорошенькая, дразнящая, капризная. Но не из тех, кого можно возненавидеть, даже если гоняясь за такой бабочкой, вы упали и поранились.

Карл крепко стукнул кулаком по ладони.

— Вот почему убийство бессмысленно! Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

Да, то же самое твердили все. Мне вспомнились слова Дика: «Стоит убрать со сцены Карла, и картина вообще теряет всякий смысл».

Карл взъерошил волосы, еще влажные от морской воды. Он не смотрел на меня, на лице — страдальческое выражение.

— Но и я виноват, Жаклин! — отчаянно вырвалось у него. — И до конца жизни буду мучиться виной! Что Элинор убили, тут и моя вина есть! Разозлившись, я не стал слушать ее. Я не понял. Умчался, бросил ее одну. Не бросил бы, она не погибла бы!

— Но, Карл! Ты же не знаешь наверняка!

— Разозлился, — повторил он, — наткнувшись на то, что мне показалось доказательством мелкого грязного романчика с другим. Потребовал объяснений, но она была пьяна.

На лице у него появилась озадаченность.

— Никогда раньше не видел, чтоб она столько пила. А вот в тот день напилась, обозвала меня глупцом. И правильно, Джеки. Я и был дураком. Теперь-то я понял — почему напилась. Бедняга боялась. Мне и в голову ничего такого не приходило: ничегошеньки она никогда не боялась. А я так разозлился, что даже не дал себе труда задуматься, с чего вдруг она пьет. И только вечером, когда стал дозваниваться домой, а она не ответила, только тогда до меня дошло — она же со страху!

— Джеки, — повернулся он ко мне, — постарайся понять. Да, Элинор была глупенькой, поверхностной во многих отношениях, но в то же время была она и умная, и очаровательная. А в общем, какой бы ни была — она моя жена, и ее убили. И я хочу докопаться — кто. Это мой долг перед ней.

Он быстро взмахнул рукой.

— Ну и разумеется, хочу снять с себя подозрения. У меня вероятных мотива два, а больше мотивов нет ни у кого, вот и получается — единственный и главный подозреваемый — я. И все это понимают.

— Почему — два?

— Видишь ли, помимо ревности, можно назвать и другой мотив — выгода. Как муж Элинор я наследую ферму, довольно прибыльную. Дохода с нее более чем достаточно, чтобы кормиться, пока я пишу; деталь, насколько мне известно, не ускользнувшая от внимания местных. Не ускользнула она, конечно, и от полиции. Карл Шредер немало выиграл от смерти жены.

— Карл, — я крепко сжала ему руку, — не надо!

Он взял мою руку и ласково повернул, разглядывая царапины на ладони.

— А теперь есть и третий человек, ради которого мне необходимо найти разгадку убийства…

— Что? — я удивленно взглянула на него.

— Я хочу, — медленно проговорил он, — быть свободным, чтобы попросить тебя выйти за меня замуж.

Я улыбнулась.

— Для этого тебе не нужно разыскивать убийцу. Вообще-то, знаешь, тебе с самого начала было не удрать от меня! — легко объявила я. — С того самого момента, когда я позвонила тебе в дождь, и ты так враждебно держался со мной.

Карл расхохотался, но тут же посерьезнел.

— Джеки, ты не понимаешь. Не представляешь себе, каково это, когда ловишь косые взгляды украдкой. Когда тебя подозревают даже те, кто не хочет сомневаться в тебе — но они не дураки и невольно анализируют и сопоставляют, а факты таковы, что волей-неволей приходится сомневаться. Вот сейчас ты сидишь тут на солнышке, твоя рука в моей, тебе спокойно, безопасно — ведь я только что вытащил тебя из моря. Но, предположим, мы поженимся. Ты уже знаешь — я вспыльчив. А если так — то, может, и правда, отомстил жене, легкомысленно вступившей в связь с другим? Как, по-твоему, тебе не придет на ум такое? А в тех случаях, когда ты будешь лежать без сна в темноте, гадая, кто в действительности убил Элинор?