Фальшивые червонцы - [107]

Сообщил обо всем этом сослуживец. С помощью сослуживца, кстати, шла и переписка.

Перейдя линию советской границы по тропинке, указанной контрабандистами, он добрался до Пскова без приключений. На псковском вокзале, при покупке билета, ему почудилось, что за ним установлено наблюдение. Этим, собственно, и объясняются некоторые странности его маршрута, на которые изволил намекнуть следователь, сказав, что он мотался с поезда на поезд.

В Смоленске, увы, караулило жестокое разочарование. Невесты своей он не нашел, так как точный адрес был неизвестен.

Вдобавок ему сообщили, что сослуживец, оказывается, успел переехать на жительство в далекую Сибирь. Так что вышла полная неудача: ни единого знакомого во всем городе, даже поговорить не с кем.

С гражданином Карташевым знакомство у него шапочное, случайное. Обратился к нему потому, что не видел иного выхода. Вынужден был просить убежища на ночь, исчерпал все свои физические силы.

Нет, с бывшим генералом Глазенапом не имеет чести быть знакомым. Осведомлен, что живет он в Данциге, читал в газетах об эмигрантских собраниях, на которых Глазенап выступает с речами, а лично встретиться случая не представилось. Политика, сказать по совести, вне сферы его жизненных интересов. И без нее у каждого хватает забот.

Относительно того, что червонцы поддельны, он впервые услышал от следователя. Выходит, его обманули бессовестные рижские спекулянты с черной биржи. Собираясь в свой рискованный вояж, он снял с банковского счета все сбережения. Знающие люди посоветовали обменять их на советские деньги, вот он и послушался, обменял.

Оружие всегда при нем, это у него в крови. В Советском Союзе и тем паче хотелось чувствовать себя независимым от капризов фортуны.

Откровенно говоря, он твердо решил пустить себе пулю в лоб, живым в руки чекистов не даваться. К несчастью, сцапали его с удивительным проворством, пальцем не успел шевельнуть.

Сергей Цаплин слушал молча, не переспрашивая. Записывал все в протокол и отношения своего к наспех сочиненной легенде никак не выражал. Не стал придираться к бросающимся в глаза несуразностям, не ловил и на очевидных противоречиях.

Лишь в конце допроса, дав расписаться под каждой страничкой протокола, заметил как бы к слову:

— А тренировались вы маловато, Александр Карлович...

— О чем вы, гражданин следователь? О какой тренировке?

— Подпись у вас чересчур старательная, — сказал Сергей Цаплин с озабоченным выражением лица. — На ученическое чистописание смахивает. Надо было хорошенько потренироваться... Времени у вас было достаточно, никто вас не подгонял, можно было набить руку...

Ястребиные глаза на какой-то миг дрогнули, что-то в них мелькнуло, смахивающее на растерянность, и это было, пожалуй, самым ощутимым результатом их первой встречи.

17

Сбылось! В Ленинграде как раз все и сбылось, в Ленинграде!

Жалкие обыватели, склонные к мистицизму и суевериям, смешили его, ни в бога, ни в дьявола он сроду не верил, но смутное предчувствие всегда томило душу. Так уж устроен человек, ничего тут не поделаешь. Еще с осени 1922 года, с молодеческой пробы сил, которую затеял он, отправившись в рискованное путешествие по Совдепии, — целых шесть лет томило, не успокаивалось.

Удивительная, просто неслыханная удача сопутствовала ему в той осенней поездке. В Москве жил с месяц, почти легально, в открытую, обнахалившись настолько, что прогуливался под окнами серого дома на Лубянке, на Кавказе побывал, в городах Поволжья. Только на невских берегах чувствовал себя отвратительно. Нервничал без всякой видимой причины, делал непростительные глупейшие ошибки, стремился любой ценой поскорее смотать удочки.

Не зря, видно, толкуют о таинственных, необъяснимых феноменах человеческой психики. Смеяться над ними грешно, их надо учитывать, потому что лбом стенку прошибить нельзя! К нему-то, увы, это не имеет теперь отношения. Ему теперь поздно что-либо учитывать — самое худшее свершилось.

Катастрофа в ночные часы, когда он рыскал по Ленинграду наподобие затравленного, обезумевшего зверя, выглядела бы, наверно, заслуженной расплатой за утрату равновесия. Поделом вору и му́ка — управляй своими нервами, держи себя на боевом взводе, ни в коем случае не раскисай

Однако чекисты предпочли для ареста утро. Будто в издевку оставили ему несколько шансов, дали возможность малость отоспаться у Карташева и привести себя в порядок.

Впрочем, на бесчеловечные издевки они времени тратить не захотят. Товарищи это деловые, строгие рационалисты и прагматики. Им нужна была его явочная квартира, его ленинградские связи, рвать они любят с корнем, подчистую. Теперь-то, конечно, схвачен и подпоручик, отвертеться ему не позволят. Выявили явку и нанесли свой удар.

Первые минуты после катастрофы сравнишь разве что с сокрушительным нокаутом на ринге. Тут и страх, и пронзительная боль, и запоздалая бессильная ярость, всего намешано понемножку, разобраться в своих ощущениях нельзя, а неумолимый строгий рефери отсчитывает секунды, и с последним взмахом его руки тебе окончательная крышка.

Сосредоточиться необыкновенно тяжело, мысли скачут наподобие голодных взбесившихся блох. Много ведь раз думал о возможном провале, загодя планировал всяческие способы и варианты защиты. Обязан, казалось бы, вести себя с должным благоразумием. Не теряться, не впадать в истерику.