Фальшак - [9]

– Этот художник, ну, Бирюков еще не приходил?

– Звонил недавно. Подойдет с минуты на минуту.

– Ты не передала ему слова, которые я просил передать? Ну, пусть катится со своей мазней и так далее.

– Не успела. Он спешил. Но обязательно передам, когда он появится здесь.

– Слушай меня. Немедленно иди в галерею, скажи смотрителю, что я приказал снять картину «Москва дождливым днем».

– Ее уже сняли. И упаковали в бумагу.

– Тем лучше. Пусть картину отправят в хранилище. С Бирюковым ни о чем не разговаривай. Сразу пусти ко мне. Когда он будет уходить, выдай ему из кассы рублями по курсу двести пятьдесят долларов. Если о чем-то спросит, ответь, что в компьютере произошел сбой. На самом деле его картина уже неделю как продана. Ясно?

Марина смотрела на босса и часто смаргивала.

– Но ведь недавно вы…

– Ты чего-то не поняла? Я плохо объясняю?

– Нет, все понятно.

– Извинись перед художником за путаницу. И можешь еще сказать, что мы с удовольствием выставим в галерее другие его работы. Фотографии картины у нас есть? Хочу взглянуть, что она собой представляет.

Марина проворно поднялась, сняла с полки скоросшиватель, перевернула несколько страниц и показала фотографию хозяину. Архипов осуждающе покачал головой, вздохнул и удалился.

***

В дверь кабинета постучали минут через десять. Бирюков оказался человеком пунктуальным. Поднявшись, Архипов вышел из-за стола, чтобы встретить гостя. Подобными знаками внимания он не удостаивал даже знаменитых живописцев. Крепко тряхнув руку гостя, показал на кресло у столика для гостей, попросил художника присесть и устраиваться поудобнее. Бирюкова он видел всего пару раз, когда тот приходил в галерею по каким-то своим мелким делам. И даже не ответил на его приветствие, даже головой не кивнул в ответ. Жать руку, разговаривать с каждым, кто пачкает холст масляными красками и называет себя художником, язык отнимется. Да и ладонь отсохнет.

На вид Бирюкову, высокому, крепкого сложения мужчине, лет сорок или около того. Голубая с абстрактным рисунком сорочка, летние кремовые брюки. Он не похож на неопрятного опустившегося живописца с засаленными патлами, который, получив деньги на руки, помчится пьянствовать или покупать недорогую женщину.

– Рад, что вы заглянули, – сказал Архипов. – Слушай, давай лучше на «ты». А то я чувствую себе не в своей тарелке, когда «выкаю». Ладно?

– Без проблем.

– Я хотел бы попросить извинения за то, что произошла эта дурацкая техническая накладка, – вздохнул Архипов. – Картина продана пару недель назад. А моя дура, я имею в виду секретаря, морочит тебе голову. Какой уважающий себя живописец захочет после всего этого иметь дело с моей галереей? Не обижайся. Мне самому тяжело работать с идиотами… Секретарь не получит премиальных по итогам месяца.

– Ничего страшного не произошло. И я не хотел, чтобы из-за меня пострадала ваша Марина.

Архипов замахал руками и выдавил из себя несколько убогих комплиментов. Сказал, что у Бирюкова есть своя сугубо авторская, индивидуальная манера письма, что-то вроде русского импрессионизма. Лично ему, Архипову, полотно «Москва дождливым утром» очень понравилась и, если бы, картину не приобрел кто-то из посетителей галереи, то он сам с удовольствием купил бы эту вещицу для своей коллекции. Закончив это словоблудие, перешел к делу.

– Слушай, сегодня я совершенно зашиваюсь, – Архипов с трудом вспомнил фамилию грузинского живописца, с которым разговаривал утром по телефону. – Так вот, у этого великого человека сегодня юбилей. Не мог ему отказать, согласился пойти в ресторан. А подарка нет. Придется сейчас все бросить и проехаться по магазинам. Поищу какую-нибудь саблю или кинжал. Грузины любят всякую такую дребедень. Все мои толковые служащие в отпусках. Здесь остались отборные тупицы вроде Марины. Боюсь, что они опять все перепутают. Поэтому хотел бы попросить тебя об одной услуге. Есть час свободного времени?

Бирюков кивнул.

– Съезди на Белорусский вокзал, через сорок минут прибывает поезд из Варшавы. Один знакомый дипломат привозит мне, ну, как бы это сказать… Ну, посылку что ли. Надо эту посылку встретить. Международное купе, одноместное, номер… Впрочем, я все запишу. Подержишь посылку у себя один-два дня, а там я пришлю человечка, который ее заберет. Твой адрес и телефон у меня записаны. Добро?

Архипов не стал уточнять, что за «человечек» приедет за посылкой и когда приедет. Он сам еще не знал ответа на эти вопросы. Бирюков поднялся с кресла.

– Ты мне тут много хороших слов наговорил, – сказал он. – Спасибо. Но я насчет своих способностей я не обольщаюсь. Про меня никогда не напишут в газетах: «В картинной галерее „Камея“ открылась персональная выставка известного художника Лени Бирюкова». Дипломата я встречу, будь спокоен.

– Вот и хорошо. Я твой должник. А насчет выставки… Как знать.

– В посылке что-то ценное?

– Ничего особенного, – покачал головой Архипов. – Пара выставочных каталогов, которые невозможно достать в Москве. Они представляют некоторую ценность только для специалистов. Я с трудом достал эти катологи, и не хочу чтобы они случайно потерялись. Пусть они всегда будут при тебе. Ладно?