Фальк - [13]

— Вот, вот! Получите-ка с него! — выкрикнул из-за стойки Шомберг, бросая карандаш и потирая руки.

  Мы не обратили на него внимания. Но возбуждение Германа сразу улеглось, словно мы сняли с огня кипящую кастрюлю. Я заявил ему, что теперь он покончил с Фальком и его проклятым буксиром. Он, Герман, может быть, и не попадет больше никогда в эту часть света, раз он собирается продать «Диану» по окончании рейса («Поеду пассажиром на почтовом судне», — машинально пробормотал он). Поэтому ему нечего опасаться злобы Фалька. Он должен только поскорее отправиться к своим грузополучателям и задержать оплату счета за буксирование раньше, чем Фальк успеет заглянуть туда и получить деньги.

Ничто не могло менее соответствовать моему решительному совету, чем тот задумчивый вид, с каким он старался удержать в равновесии свой зонтик, прислонив его к столу.

Пока я с удивлением следил за его усилиями, он раз-другой полуиспуганно посмотрел на меня. Потом сел и задумчиво сказал:

— Все это очень хорошо.

Нельзя было сомневаться, что он утратил душевное равновесие под влиянием насильственного буксирования. Этот тупой человек был глубоко встревожен, иначе он никогда не решился бы задать мне неожиданный вопрос: не замечал ли я, что Фальк поглядывает на его племянницу?

— Не больше, чем я сам, — правдиво ответил я. Девушка была из тех, на кого поневоле приходится смотреть. Шуметь она не шумела, но прекрасно заполняла солидный кусок пространства.

— Но вы — совсем другой человек, капитан, — заметил Герман.

С удовольствием отмечаю, что этого я отрицать не мог.

— Но как же относительно самой леди? — невольно спросил я.

Он некоторое время серьезно глядел мне в лицо, а потом попытался переменить разговор. Я услышал, как он неожиданно забормотал о том, что его дети подросли и нуждаются в школьном обучении. Ему придется оставить их у бабушки, когда ему доверят другое судно, на что он рассчитывал по возвращении в Германию.

Это постоянное обращение к домашним делам было очень забавно. Должно быть, ему мерещилась коренная перемена в его жизни. Начало новой эры. И ведь ему предстояло расстаться с «Дианой»! Он работал на ней много лет. Он получил ее в наследство... если не ошибаюсь — от дяди. А будущее рисовалось ему неясно, поглощая все его мысли, словно он готовился к рискованному предприятию. Он сидел хмурясь, кусая губы, а затем вдруг начал рвать и метать.

На секунду я развеселился, обнаружив, что он питает надежды, будто я могу или должен заставить Фалька высказаться. Подобные надежды были непонятны, но забавны. Затем вся эта нелепица начала меня злить. Я сердито сказал, что никаких симптомов не заметил, но если таковые имеются, — он, Герман, в этом убежден — то дело обстоит еще хуже. Почему нравится Фальку именно таким манером дурачить людей, я сказать не могу, однако считаю своим священным долгом предостеречь Германа. На днях, сказал я, мне стало известно, что Фальку удалось подцепить на ту же удочку одного человека (и это случилось не так давно).

Разговаривали мы вполголоса, и тут Шомберг, взбешенный нашей таинственностью, вышел из комнаты и с таким треском захлопнул дверь, что мы буквально подскочили на стульях. Поведение Шомберга, — а быть может, то, что я сказал, — рассердило моего Германа. Он презрительно мотнул головой в сторону все еще дрожавшей двери и высказал предположение, что, видимо, я наслушался дурацких басен этого парня. Похоже было на то, что его действительно восстановили против Шомберга.

— Его болтовня, его болтовня... — повторял он, подыскивая слово, — вздор!

Он еще раз произнес «вздор» и прибавил, что я, вдобавок, слишком молод.

Тут уж и я взбесился, услыхав такую гнусную клевету (жаль, что теперь я не рискую подвергнуться подобного рода оскорблениям). Я готов был поддерживать любое заявление Шомберга. Одному дьяволу известно, чем это объяснить, но была секунда, когда Герман и я глядели друг на друга, как два заклятых врага. Затем, не прибавив больше ни слова, он взялся за шляпу, а я доставил себе удовольствие крикнуть ему вслед:

— Послушайтесь моего совета и заставьте Фалька заплатить за поломку судна! Вряд ли вы добьетесь от него чего-нибудь другого.

Когда я вернулся на борт своего судна, старый помощник, очень возбужденный событиями этого утра, заметил:

— Я видел, как буксирное судно вернулось с внешнего рейда около двух часов пополудни (он никогда не говорил «в два часа дня» или «два часа ночи», а всегда «пополудни» или «пополуночи», придерживаясь стиля судового журнала). Быстро сделано. Парень — настоящий вышибала, правда, сэр? Такой тип очень пригодился бы за стойкой лондонских трактиров Ист-Энда, — он рассмеялся своей шутке. — Настоящий вышибала. Раз он выволок этого голландца, — завтра утром, полагаю, придет и наш черед.

 На рассвете мы все были на палубе, готовые в один миг сняться с якоря. Даже больные выползли наверх. Напрасно. Фальк не явился. Наконец, когда мне пришло в голову, что, быть может, что-нибудь неладно с его машинами, — мы увидели пароход, полным ходом шедший вниз по реке, словно нашего судна и в помине не было. Сначала я лелеял безумную надежду, что он повернет назад у первого же изгиба реки. Затем стал следить, как над равниной там и сям подымались клубы дыма, следуя по извивам реки. Дым исчез. Тогда, не говоря ни слова, я спустился вниз завтракать. Да, я попросту спустился вниз завтракать.