Факультет чудаков - [146]

Недели через две после наводнения Гриша однажды вечером отправился к Павлуше: он успел уже познакомиться с Павлушей, по старой памяти зашедшим как-то к Масютину.

Павлуша переехал уже на Саперный. Отворив дверь Грише, он провел его к себе в комнату. Комната его, как и вся квартира, была обставлена небогато. Даже занавесок на окнах еще не было. Павлуша вынул из кармана толстовки подаренный женой портсигар, открыл его, предложил Грише. Но Гриша оказался некурящим.

Павлуша зажал папироску зубами, чиркнул спичкой, затянулся.

— А жены дома нету? — спросил Гриша.

— Нету, — отвечал Павлуша, — она в театр ушла.

— Жалко, — сказал Гриша. — А я поглядеть хотел. Говорят — красивая.

Павлуша помолчал.

— Я тоже жениться хотел, — сообщил Гриша. — Совсем уже и присмотрел, и все — только невеста не согласилась. Говорит — молодой. А какой я молодой! Я уж знаю. Я…

— Ну как с отцом живется? — перебил Павлуша.

— С отцом? — оживился Гриша. — Вот хоть убей — не разберу, кто он — мой отец. Вождей портреты по стенам развесил, а сам — торговец, ларек на рынке держит. Я так присмотрелся — вижу, будто с нашими работает. Только секретно. Но скажу — злодей он, бес, хуже беса.

Павлуша сочувственно покачал головой.

— Он Веру бьет — во как бьет! — продолжал Гриша. — Я намеревался на защиту выступить, так в профан попал: это, говорит, моя жена, а не твоя. Прямо кипячий у него желудок — оттого и дерется, вот хоть убей.

— Да, поговорить с ним надо, — сказал Павлуша.

— Поговорить! — засмеялся Гриша. — Да у него глина, а не голова. Он такой глупый, что глупее и нету. Разве он понимает, что умственно жить надо! Люди говорят, к примеру, про сено, а он про шкаф. Он только и знает, что кулаком по губам. Бес он, хуже беса.

— Ужасно, — сказал Павлуша.

— Для вас это — ужасная картина, — подхватил Гриша, — а для меня уж и ничего. Я так думаю, что мне в деревню надо назад ехать.

— Это, пожалуй, самое правильное, — согласился Павлуша.

— Только не хочу я в деревню, — продолжал Гриша. — Уж тогда назад в Ленинград и не попадешь никогда. Я так думаю, что мне надо тут оставаться. Поживу, осмотрюсь и уж найду, как выбиться. Я ведь сейчас как живу? Я случайно живу. Я в городе еще не разбираюсь. А месяц-другой поживу — и разберусь. Вот я и думаю, что мне в деревню назад не надо ехать.

— Да. Пожалуй, что и не надо, — подтвердил Павлуша.

— Ведь дело-то в чем? — говорил Гриша. — В деньгах дело. Работу мне надо найти. А о деньгах сейчас вопроса нету. Отец меня кормит, костюм мне купил, да ботинки, да шапку. Только за деньги я ему потворствовать не буду. Я ему все возвращу. Дай срок. А если насиловать станет — так я хоть к вам уйду. Вы — молодцы, а уж я вам что потратите — все верну.

— А может быть, все-таки вам лучше в деревню ехать? — испугался Павлуша. — Верней все-таки.

— Может быть, лучше в деревню, — согласился Гриша. — В деревне — хорошо. Вот в городе и не танцуют вовсе. А у нас в деревне… Вы знаете, как в деревне-то танцуют?

И он запрыгал по комнате, приговаривая:

— Пары-пары-горс! пары-пары-гопс!

И, радостно улыбаясь, продолжал:

— А в деревню я не поеду. Я город ужасно как люблю. Я приятелям-то деревенским, которые со мной работали, не пишу, что отец торговцем оказался. Они тогда сразу скажут: погиб Гриша, на частные деньги живет, буржуй. А я не погиб. Я такой же. Дай срок. Осмотреться надо.

Ему хотелось перед тем, как бросить сытую жизнь отца и запрячься в какую-нибудь работу, побаловаться немного, погулять по городу свободно.

Сейчас Гришу беспокоило лишь то обстоятельство, что Павлуша не предлагает ему ужина. Наконец он не выдержал:

— А чаю нет у вас? Пить хочется. Если нельзя — так вы так и скажите. Я — ничего, я — понимаю…

— Я сейчас поставлю, — отвечал Павлуша и пошел на кухню.

За чаем Гриша продолжал болтать:

— Вы извините, что я к вам заявился. Только у меня в городе нет никого. Был один — в поезде я с ним познакомился, — только вот искал-искал его адрес, так и не нашел, вот хоть убей. А хороший был человек. Я портреты вождей вез и билет потерял, меня уж и повели, а он выручил. Вот спасибо. И не чужой — наш. Это уж я видел. А только мало наших еще. Отец мой совсем не наш — это уж я вам наверное говорю.

— Да, он не наш, — согласился Павлуша.

— Вот вы — молодцы, вы хоть из чистых, а наш, — польстил хозяину Гриша, но тут же добавил: — Я хитрить или, к примеру, лгать не умею. Я так думаю, что, может быть, вы и не наш.

Павлуша неопределенно усмехнулся. Гриша поглядел на него вопросительно. Потом спросил:

— А вы как считаете?

Павлуша пожал плечами, улыбаясь снисходительно, словно ниже своего достоинства считал отвечать на такой наивный вопрос. Потом сказал иронически:

— Да уж, конечно, не наш. Контрреволюционер, враг — правда? Или мелкая буржуазия? Да?

Гриша засмеялся.

— Явно мелкая буржуазия, — продолжал Павлуша, — квартира, жена — все признаки.

Усмешка, с которой говорил Павлуша, должна была показать Грише, что все это — вздор.

Гриша задумчиво поглядел на Павлушу.

— А отец мой — враг. Бес он — вот кто. Меня боится. Не знает, с какого боку взять. Только на торговлю я не пойду. Это уж мне никак невозможно. А что он меня кормит сейчас — так я ж ему сын, и до трех лет он меня только и кормил.