Фактор Николь - [65]

Тата родила девочку Лену и стала воспитывать ее строго: закалять, бросать голую в холодную ванну, кормить по часам, укладывать спать в отдельной комнате и сажать на горшок. Катя и Костик пришли в ужас.

Пришли в ужас – и сразу баловать. Катя и Костик принесли с собой обогреватель (два), выбросили горшок, разбили термометр для ванночки (два), а температуру воды оценивали локтем. Они поставили ширму и по очереди спали прямо в Лениной комнате. Ночью они ее кормили. Днем – сразу после работы – они гуляли с ней пять километров, постепенно увеличивая длину дистанции до семи, десяти, а потом и пятнадцати.

Когда Лене исполнилось полгода, Татина квартира была покрыта ровным слоем научных статей, погремушек, молочных смесей памперсов, карандашей для раннего развития. Лягушка и Гусик, а также мы с братом, поменяли гнездовье. Лягушка и Гусик поселились на ковре, чтобы Лене было удобно между ними ползать, а мы – в комнате, объявленной гостиной.

Муж Таты сначала думал, что ему лучше повеситься. А когда Катя и Костик ушли (Катя – к Рею, а Костик – к почтальонше), потому что Леночку сдали в ясли, сразу организовал второго ребенка. Получилась тоже девочка. Тая.

Катя говорит, что муж Таты оказался на редкость хорошим, абсолютно невменяемым нашим человеком. Но Катя им не гордится. У нее в глазах живет боль. Хотя зубы почтальонше она все-таки сделала. Но Костик теперь почему-то им не рад. «Седина в голову, бес в ребро!» – строго говорит Катя, когда Костик обнимает ее за плечи. Говорит строго и сбрасывает руку.

Но у нас есть план. У меня и у моего брата. План такой: в ближайшее время еще одного ребенка родит Тата. Ее муж не против. А потом на вахту вступим мы. Если каждые два года мы будем рожать по одному ребенку, то на десять лет Катя с Костиком домом будут обеспечены. Мы договорились первый месяц воспитывать детей строго. И взяли кредит на покупку соседней квартиры на площадке. Стул из Барселоны для этой квартиры у нас уже есть.

Тамара Ивановна план одобрила.

А Андрюшечка из нашей жизни исчез. Один раз, когда Костик уже поставил ширму в Леночкиной комнате, Андрюшечка позвонил почтальонше. То есть он, конечно, хотел позвонить Костику – договориться о котлетах, концерте и покупке машины к юбилею. Но Костика не было, а мобильный телефон в Леночкиной комнате он всегда выключал. Почтальонша, почти не выслушав Андрюшечку (он успел только о парной говядине и о том, что пора покупать новый кий), сказала ему страшное.

Катя меня убьет, если увидит, что я знаю такие слова. Но было как было. Почтальонша сказала:

– Иди на хуй!

– Как? – задохнулся Андрюшечка.

– Как все, придурок, – сказала почтальонша.

Дальше (она сама рассказывала Тамаре Ивановне) почтальонша сообщила Андрюшечке, сколько ему лет. Он не поверил. (Когда мне будет пятьдесят, я тоже не захочу в это верить.) Потом эта злая женщина спросила, сколько лет трудового стажа имеет «это чувырло». «Чувырло» сказало, что это не имеет значения, но их, этих лет, целых пять. «Обалдеть!» – сказала почтальонша (только в более грубой форме). Андрюшечка обиделся и сказал, что Костик всегда списывал у него лекции по анатомии. И если бы не он, Андрюшечка, с его красивым, округлым, каллиграфическим почерком, то Костик никогда бы не стал тем, кем стал. И что котлеты есть лишь малая толика того, чем Костик может ему отплатить. Тем более что мама Андрюшечки, когда была жива и заведовала кафедрой фармакологии, кормила и Костика, и Катю борщом и никогда не попрекала куском хлеба. Когда Андрюшечка сделал паузу (наверное, чтобы набрать в грудь воздуха), почтальонша снова сказала свое короткое и емкое, за повторение которого Катя меня убьет.

Но Андрюшечка не сдался и в «третий раз закинул невод». И теперь он – почтальон. Практически самостоятельно обслуживает два участка. Но трудовой стаж ему не идет. Потому что кто-то опять украл у Андрюшечки паспорт, а на всех вновь сделанных фотографиях он получается некрасивым и на себя не похожим. Тамара Ивановна думает, что он просто стесняется быть почтальоном. И поэтому – паспорт.

И Рей. В свободное от газет время Андрюшечка работает у Рея натурщиком. Скоро весь мир его узнает в лицо или по фигуре. Или по тени, которую эта фигура еще отбрасывает. Как раз сейчас Рей работает над инсталляцией. Название ее еще не придумано.

НОЧЬ НАКАНУНЕ РОЖДЕСТВА

С Днем Рождения, Господи.

Понимаю, что мой голос сейчас сильно диссонирует и нагло выбивается из хора тех, кто пришел в храмы, чтобы Тебя поздравить. Но у меня обстоятельства, Господи.

И нет другого выхода.

Я впадаю в ересь, я впадаю в грех, но у меня нет иного способа, чтобы поздравить Тебя…

И я ничем не отличаюсь от миллионов других, которые в открытки с поздравлениями вкладывают длинные списки просьб.

Хотя – отличаюсь. У меня только одна. Просьба – только одна.

Я хочу, чтобы он выжил. И всё.

Я не плачу, Господи, а то, что ты видишь на моем лице, – издержки погоды. И возраста. И образа жизни. Впрочем, ты же все-все обо мне знаешь.

Мне просто нужно сказать Тебе правду. То есть – себе. То есть – нам.

Прости меня… В такой день я отвлекаю Тебя от главного… Хотя за две тысячи два года Ты, наверное, привык. Но просить подарки у именинника – это так неприлично. Прости меня…