Фактор Николь - [19]

Вспомнила!!!

Го! Наши не всегда побеждают в войнах. Среди них есть убежденные пацифисты, дезертиры и трусы (miserable cowards[9]). Зато у этих пацифистов, дезертиров и трусов есть много личного. Очень-очень-очень-очень много…

Го пишет Николь

У Мани – нос. На носу – всегда прыщ. Это самый уютный нос в истории человечества. Его можно полностью охватить сознанием и ртом. А можно засунуть в дырку за ключицей, чтобы он там сопел. По нему хорошо бегать указательным пальцем. Старт – между бровей, финиш – над губой.

У носа с прыщом есть еще глаза, волосы и попа. Но это не так важно. Нос меня кадрил, и я на него запал.

Когда она увозила свой нос с дискотеки, я рыдал. У нас это слово принято писать с мягким знаком: «рыдаль». Мягкий знак – самый простой способ превратить глаголы в существительные. И таким образом отменить проблему действия вообще.

Если ты не успеваешь за моей мыслью, я потом тебе объясню.

Я – рыдаль, но сел в авто (папиково) и поехал за ними. За Маней, ее носом и ее подругой. Жаль, что в три часа ночи нет пробок. Без пробок очень трудно купить цветы и не потерять цель. Еще вину без пробок трудно, дыркам там… Но людям – труднее всего. Я позвонил другу, друг позвонил в магазин по пути следования, магазин всем своим составом (в количестве двух человек) выскочил на проспект. Один член состава сунул мне букет, другой записал номер моей машины. Я уже начал бояться, что они не возьмут с меня денег.

Не волнуйся, обошлось. У них даже не было сдачи.

Во дворе ее дома я быстро подошел к такси и открыл дверцу (галантно?). Она сказала:

– Закройте, дует. Я сейчас расплачу´сь, и вы поедете.

– Я уже приехал.

– Куда? – спросила она, ковыряясь в сумке. (Может, мне надо было расплатиться с ее таксистом? Не галантно?)

– Вот… – Я засунул в машину цветы.

– В три часа ночи самое время, – сказала она.

– А когда время?

Я же честно не знаю, существует ли время цветов. Время листьев. Корней. Час деревьев. Минута травы. Хотя почему только минута?

Я все знаю о времени травы и ничего – о времени цветов.

– Если вы маньяк, то вам не повезло, – сказала она, хлопая дверцей. Ее нос был весь на свету. Прямо под фонарем. В тени сидела (стояла, лежала, не важно) подруга.

– Почему?

– Потому что я сама – маньяк!

– Да? – Я удивился до полного счастья. Ты, кстати, знаешь, что счастье – это возможность удивиться?

– Да, – устало сказала она. – Ручка, ботинки, плащ – что лишнее?

– Ручка.

– Настоящий маньяк должен был ответить «плащ». Лишнее – плащ!

– Надо снять плащ? – спросил я. Была осень, но без морозов. Я мог бы раздеться. Я голый – красивый.

– Абсолютно нормальный человек. Молодец, – похвалила она. – А плащ лишний, потому что он не оставляет следов. Понял?

Я понял. Это было год назад. Сегодня мы с Маней решаем проблему, как засунуть гуся в кувшин. Пока – в чисто теоретическом плане. Все еще жалко гуся.

Мы с Маней дружим. Ходим в кино, потому что у нее роман (с большой и с маленькой буквы одновременно). Пьем водку, потому что Маня старше меня на три года. И ссоримся, потому что дружим. Если бы у нас была любовь, то мы бы давно расстались.

Но мы не расстаемся, мы держим тусовку. Сейчас правильно сказать – тус. Раньше тусовка была девочкой, теперь стала мальчиком. Операция по смене пола. Все хотят быть мужчинами. Английского аналога нет. Ту с.

У Кати – «лексус», у Вовы – «тойота-авенсис», у Миши – «хонда-легенда», у Даши – «нисан-микро» («нисан» – микро, а Даша – макро; ее папа прикололся и купил ей машину для похудения).

У меня тоже есть авто. Но Маня велит называть его просто «авто».

У меня тоже есть папа.

Мы – тусовка содержанок. Мы – папиковы дети. Это концептуально. Нам концептуально ставят балл А (или двенадцать, или сто, смотря как заморачивается лицей), потому что нашим папикам к лицу наша золотая медаль. Нам наливают и забивают (не везде, не всегда; трава – последний бастион чести). Нас в упор не видят на дорогах, если мы ездим без прав. Нам привозят на дом шмотье – «мерьте, гости дорогие!».

А мы упорно ищем говно. Вова увлекся физикой. Теоретической. Пропал пацан. Он уже весь в ядрах, а поступать только через год. Катя-лексус живет в участке. Она любит милицию, ее там воспитывают, кормят бутербродами и держат в обезьяннике (по личной просьбе, пока не протрезвеет). Даша ищет говно везде, где ступает ее нога. Она собирает попытки изнасилования, грабежи, драки, удавшиеся избиения, кражи в магазинах, помощь в приютах для собак, налеты на мусорки и рубилово в средневековых одеждах. Даша – толстая, к ней прилипает особенно много. У нее тысячи рассказов про говно. Наверное, она будет писательницей.

О Мише-хонде я не скажу, потому что пообещал ему. Он хочет стать нашим чемпионом.

Ты тоже ищешь говна, потому что думаешь, что оно и есть – настоящее, неподдельное и вонючее?

Моя мама (надо бы уже называть ее «мать», но все никак) говорит, что рыбак рыбака видит издалека. Ты нашла меня по запаху?

Можно я скажу Мише, что он – серебряный призер? А от меня прет через океаны? Или не прет?

А еще моя мама хочет всем понравиться. Она чинит зубы не в «Эстетике», где все сворачиваются в фигу и запрыгивают в рот на носочках, а в обычной поликлинике. Она ездит общественным транспортом и сама готовит. А я люблю суши, «Макдоналдс» и чебуреки на остановке. Я люблю вытирать руки об штаны, но чтобы штаны были C’N’C.