Факел - [56]

Он засмеялся, а вслед за ним и все остальные, кроме Подалирия. А тот только выпрямился во весь рост, и закатное солнце превратило серебро его волос и бороды в золото.

— Самое лучшее, — продолжал он, — чтобы врач, приходящий в дом, был глух и слеп ко всему, что не касается его больного. И заплатят ему или нет, он должен забыть все, что случайно мог узнать.

Подалирий внезапно сел. Гиппократ улыбнулся.

— Это еще далеко не все, — сказал он. — В древней клятве асклепиадов не упомянуто очень многое. Я думаю, что настало время написать ее заново.

Он посмотрел на брата, который одобрительно кивнул, и продолжал:

— Врач должен хранить в тайне все, что должно оставаться тайной. Однако, входя в дом, он обязан навести тщательные справки обо всем, что может иметь отношение к болезни, которую он лечит. В конце концов врачу проще изменить то, что окружает больного внутри его дома, нежели погоду или движение звезд. Причиной болезни и причиной тоски часто оказываются не только климат, не только время года, воздух или местность, но и какие-то особенности домашней жизни больного.

Он умолк, и один из младших асклепиадов сказал:

— Я давно хотел спросить тебя, как ты определишь, что такое любовь.

— Это очень трудный вопрос! — воскликнул Гиппократ. — От него пришли бы в восторг софисты — им его хватило бы до конца самого длинного пира.

— И в конце ты все равно не услышал бы ясного ответа, — добавил Сосандр. — Но зато после ты крепко уснул бы, и тебя посетили бы очень приятные сны.

Гиппократ задумался, а потом сказал:

— Таинственное тяготение, которое испытывает мужчина к одной-единственной женщине, — вот это и есть любовь. Она — порождение не только тела, но и духа. И узы ее остаются крепкими, даже когда о теле забывают совсем. Можно сказать, что любовь — это взаимное влечение, которым Афродита одаряет мужчин и женщин, и цель его — брак и дети. Но, возможно, женщина определила бы любовь по-иному, чем я, мужчина.

— Но как же так? — не отступал молодой асклепиад. — Мне приходилось слышать о чувственных удовольствиях, которым женщины предаются между собой или даже в одиночестве. И мужчины тоже. Так что же это — любовь?

Гиппократ пожал плечами.

— Любовь — это нечто гораздо большее, чем простое удовлетворение плотских желаний. Эмпедокл сказал бы, что любовь — это сила, пронизывающая всю природу и соединяющая противоположности: мужчину и женщину, сухость и влагу, жар и холод. Вражда или ненависть, согласно ему, есть сила, обратная любви. Она сближает подобное и разъединяет противоположное. Кто-то из моих больных сказал мне недавно: «В семье есть место только для одной любви». Эти слова во многом справедливы. В семье есть место только для любви мужчины к женщине и женщины к мужчине. Такая любовь и создает семью. Любовь между родителями и ребенком, конечно, очень сильна и имеет большое значение. Но ее следовало бы называть как-нибудь иначе — нежностью или привязанностью. А чувство, соединяющее остальных ее членов, опять-таки следует называть по-другому: дружбой, товариществом. При естественных условиях ничего другого не бывает. Тайные способы удовлетворения своих страстей не свойственны обычному порядку вещей. Можно заметить проявления полового любопытства у молодых животных. Оно исчезает с наступлением зрелости. То же относится и к человеку — оно исчезает при наличии достаточных физических упражнений, занятости, естественного образа жизни.

Сосандр одобрительно хмыкнул. Потом, заметив, что все молчат, откашлялся и заговорил:

— Условия жизни в армии далеки от естественных. Условия жизни в некоторых семьях также бывают неестественными, особенно если хозяин дома находится в долгой отлучке или ищет развлечений на стороне. Тогда любовь уходит, и ее место занимает вражда. Да, Эмпедокл нашел очень удачное слово! Когда мужчина в армии или в семье обращается к мужчине, а женщина к женщине или же они обращаются сами к себе, это всегда следствие неестественных условий. Я согласен, что все это не подпадает под определение любви. И не могу определить ее лучше, чем это сделал Гиппократ. Правда, он определил ее с точки зрения мужчины и сказал, что взгляд женщины может быть иным. Но ни одна женщина, как бы хорошо она ни понимала, что такое любовь, не станет ломать голову над ее определением.

— Однако, — продолжал Сосандр, многозначительно глядя на брата, — у этого вопроса есть и еще одна сторона, о которой никто не упомянул. Когда врач входит в дом больного, он неизбежно подвергается серьезной опасности — опасности быть оклеветанным. Даже когда он держится безупречно, как, например, держался ты, Гиппократ, в доме македонского вельможи, он превращается в добычу злых языков. Тебе следует узнать, что о тебе и Фаргелии ходят разные сплетни. Рассказывают даже нелепую историю о драке между тобой и ее мужем.

Гиппократ рассмеялся:

— Жаль, что ты не видел старика: не слишком-то грозным он был противником!

Сосандр хлопнул себя по колену огромной ладонью.

— Хотел бы я знать, кто распускает эти сплетни!

Гиппократ укоризненно покачал головой, но остановить Сосандра было не так-то просто.

— Я знаю, ты хочешь, чтобы мы не обращали на них внимания Я знаю, что ты ничего сделать не можешь. Но зато мы можем — мы все. Мы можем опровергать эти лживые измышления, если услышим их. — Он вскочил и зарычал: — Если я изловлю того, кто первым сочинил эту ложь, я своими руками задушу его… или ее!