Факел - [45]

И она побежала на звук, а он последовал за ней. За углом дома стояла большая каменная печь, в которой бушевало пламя. Жена привратника, сгорбленная старуха, похожая на добрую колдунью, возилась возле нее. Она с гордостью показала им большой котел, полный мяса и всяких специй, и миску с овощами, которые надо будет добавить в котел позже.

Вдруг рев огня мгновенно стих.

— Нагрелась в самый раз, — сказала старуха и, открыв дверцу, смахнула пушистый пепел. Потом она поставила в печь котел и с помощью длинной деревянной лопатки осторожно задвинула его в глубину, свободной рукой загораживая лицо от печного жара. Вслед за котлом она сунула туда железные листы с раскатанным на них тестом. Захлопнув дверцу, она медленно разогнула спину и, улыбаясь беззубым ртом, смотрела, как Гиппократ и Дафна идут рядом под древесным сводом.

Но тут прямо под ногами Гиппократа дорогу им перебежала черная кошка, и старуха закричала:

— Вернитесь! Скорее вернитесь!

Они остановились, и старуха, догнав их, стала на тропинке перед ними.

— Путь, в который вы пускаетесь, не будет гладким, — сказала она. — На нем вас поджидают беды и опасности, Лучше вернитесь.

— Но мы же отправляемся не в дальнюю поездку! — засмеялся Гиппократ. — Мы просто собрались немного погулять и купить меду.

Старуха покачала головой.

— Если то, что я вижу в ваших глазах, правда — а я думаю, что это правда, — то вы пускаетесь в путь, который продолжается до могилы.

С этими словами она оттянула ворот своей одежды и дважды плюнула себе на грудь. Затем вскинула руки над головой и отступила, давая им дорогу; они услышали, как она тихонько бормочет:

«Верностью свой путь украсьте,

Боги медом одарят вас».

— Гиппократ, — сказал Дафна, когда почти вся обсаженная оливами дорожка осталась позади, — неужели ты совсем не веришь в такие предзнаменования и в такие слова? Когда она говорила с нами, голос у нее был, как голос пифии. Как, по-твоему, не лучше ли нам все-таки вернуться, пока еще не поздно? Во время этой прогулки, на этом пути что-нибудь может случиться с тобой или со мной.

— Старушка всегда была на редкость суеверна, — улыбнулся Гиппократ. — Она наперечет знает все несчастливые дни календаря. И свою жизнь она посвящает тому, чтобы отвращать зло от себя и от других. Впрочем, я всегда верил, что она немножко колдунья. И знаю поверье о кошках. Но откуда могла эта бедная кошка узнать, что ждет нас по дороге? А если на самом деле никакой кошки не было, то какой оракул, какой бог внушил нам, будто мы ее видели?

Когда они приблизились к колодцу там, где тропинка выходила на большую дорогу, Дафна прислонилась к оливковому дереву, прижав ладони к узловатому стволу.

— Солнце палит немилосердно, и мне хочется пить. Давай немного отдохнем тут.

Гиппократ подошел к колодцу. Веревка, привязанная к деревянной перекладине, уходила вниз, в прохладную темную глубину. Перебирая руками, Гиппократ начал тянуть веревку, и она легко скользила по борозде, которая уже давно образовалась в мраморной плите над колодцем, а ведро стукалось о его стенки, вода выплескивалась, и эти знакомые звуки приводили ему на память далекое детство.

Держа в руках долбленую тыкву с холодной водой, Гиппократ продолжал свои рассуждения:

— Почти каждый грек твердо верит, что, плюнув себе на грудь, можно разрушить злые чары и что средство это особенно действенно, если за тебя плюнет старуха. Поэтому она плевала, заботясь о нас, стараясь отвести от нас грозящую беду. Но, вообще-то говоря, подобные поступки глупы и порождаются заблуждением. Когда сумасшедший или какой-нибудь несчастный больной начинает биться в припадке, люди вокруг него плюют себе на грудь. В Афинах я однажды видел, как несчастная старуха упала на агоре, испуская стоны. Она вся тряслась, изо рта у нее шла пена, а люди вокруг бледнели от страха. Они кричали: «Священная болезнь!» — и, распахивая плащи, плевали на себя. Как это нелепо: ведь болезнь вызывают не боги, не демоны, не духи, а лишь естественные причины, воздействующие на человеческое тело.

— Ты понимаешь все это так ясно, — сказала Дафна, — и объясняешь так логично! Потому-то ты, наверное, и стал великим врачом. И все же многое ты понимаешь совсем не так, как я. Неужели мир женщины так отличен от вашего? Женщина могла бы о многом рассказать тебе, указать тебе путь если не к знанию, то к счастью.

— Так всегда говорит моя мать, — ответил он. — Ну, а теперь пойдем. Мы должны вернуться сюда, когда мясо сварится… в колдовском котле. Наверное, ты побоишься его есть, опасаясь злых чар?

Они засмеялись и пошли по дороге прочь от города. Воздух был напоен ароматом жасмина. Навстречу им шли люди, одни спешили на работу в поля, другие возвращались и город. Брели пастухи в длинных плащах и широкополых шляпах, шли крестьяне; женщины в коротких хитонах громко стучали деревянными сандалиями по каменистой земле; дети бежали там и сям с собаками, ягнятами, козлятами и телятами; гордо выступали ослы, трусили чинные козы и овцы; на сыромятных ремнях вели коров.

У встречных было хорошее настроение, и они радовались жизни — во всяком случае, так казалось этому врачу, на несколько часов забывшему свои заботы, и этой девушке, которую больше не пугала мысль, что ее может настичь любовь.