Факел - [26]

— Ты знаешь, кто я такой?

— Да, — ответил Гиппократ. — Ты сын Метона из города Акраганта на острове Сицилии, внук Эмпедокла, который победил в гонках колесниц на Семьдесят первой олимпиаде. Дважды твой родной город предлагал тебе царский венец. И ты дважды отказывался. Что еще хотел бы ты от меня услышать?

Эмпедокл наклонился к нему и вдруг глухо застонал.

— Прости, что я не встал, когда ты вошел. У меня припадок сильной боли, но я не хотел, чтобы об этом знал твой помощник. А-аа! — вскрикнул он. — В спине, в ноге. — Лицо его исказилось, и он прижал руку к бедру. — Я исцелял других, — с трудом выговорил он, — но себя исцелить не могу.

В глазах Гиппократа мелькнуло сострадание, и он сказал негромко:

— Ты хочешь просить совета у человека столь молодого, как я?

— Да, хотя ты даже моложе, чем я думал. Лечи меня, другого выбора у меня нет.

Гиппократ слегка улыбнулся, пододвинул скамью к столу, и, сев напротив Эмпедокла, спросил:

— Итак, расскажи мне, на что ты жалуешься?

— Между элементами моего тела, — ответил Эмпедокл, — утрачена гармония и воцарилась вражда. Тебе достаточно будет восстановить гармонию между четырьмя основными элементами, из которых я слагаюсь, как слагается из них и вся вселенная, и ты меня исцелишь. И тогда, уехав с Коса, я прославлю тебя во всех городах мира, где только есть греки. — Он взмахнул рукой, сверкнув лиловым сапфиром. — Более того, я поведаю об этом далеким землям, где живут люди, ни разу не слышавшие имени Гомера и не знающие его стихов… если можно назвать их людьми.

Гиппократ терпеливо ждал, хорошо зная, что занемогший врач бывает самым капризным пациентом и что уменье расспрашивать больного — уже само по себе большое искусство. Всякий опытный врач скоро убеждается, что лишь дети и подростки бывают непосредственны в своих ответах. На остальных влияют прочно сложившиеся предубеждения и собственные идеи; сами того не замечая, они подчас мешают ему добраться до истины, нередко почти очевидной.

Гиппократ откинулся на спинку скамьи и медленно покачал головой.

— Здесь, в моем ятрейоне, ты не Эмпедокл, философ и поэт. Здесь ты не врач, не прославленный муж и не бог. Ты больной, который просит помощи.

Он взял камышовое перо, открыл чернильницу и пододвинул к себе небольшую полоску папируса.

— Сейчас твои гипотезы меня не интересуют. Говори со мной так, словно ты ребенок. Иначе я не смогу тебе помочь. Погоди, задавать вопросы буду я. Где у тебя болит? Когда начались боли? Что ты делал, когда они начались? От каких движений боли усиливаются?

Эмпедокл испустил тяжелый вздох.

— Ну хорошо, я снова стал мальчиком.

Гиппократ внимательно выслушивал его ответы, иногда что-то коротко записывая на папирусе. Когда он стал осматривать Эмпедокла, тот попытался снова заговорить, но, встретив суровый и даже сердитый взгляд, покорился, и осмотр был завершен в полном молчании.

Наконец Гиппократ положил перо и улыбнулся:

— Вот теперь ты можешь говорить.

И Эмпедокл заговорил, словно открылись створки шлюза.

— Я должен был бы тебя предупредить, что румянец на моих щеках не естественного происхождения. Уже больше месяца я пользуюсь притираниями, с помощью которых женщины пытаются освежить увядшую красоту.

— Да, я это заметил, как только вошел.

— И еще одно, — продолжал Эмпедокл. — Я исхудал. Никогда прежде я не был таким худым.

— Да, — мягко ответил Гиппократ, — я это вижу. Кожа на твоем животе дряблая и отвислая, словно полупустой винный мех. Очевидно, с начала зимы ты начал очень быстро худеть. Все признаки говорят об этом.

Эмпедокл кивнул, и Гиппократ продолжал:

— Разреши, я скажу тебе, как могу яснее, что тебя ждет в будущем, чтобы ты потом не упрекнул меня, будто я не сумел понять твой недуг. Ты испытываешь боли в ноге и в спине. Ты находишь облегчение от них, только когда сидишь совершенно прямо или стоишь неподвижно. Нога твоя, насколько я могу судить, здорова. Я полагаю, что злокачественная болезнь гнездится у тебя в позвоночнике. Вот здесь, пониже, я прощупываю большую шишку, а мышцы спины постоянно сводит судорога. Возможно, нам удастся излечить эту болезнь с помощью горячих ванн, наложения грязи, искусного массажа и растягивания на ложе, которое мы изготовим для тебя из дубовой доски. Мой брат Сосандр — настоящий мастер в подобных делах. Возможно, наше лечение исцелит тебя. Я хочу, чтобы ты надеялся на это. И уж во всяком случае, мы облегчим твою боль. Но если эта болезнь слишком злокачественна и не поддастся нашим усилиям, тогда, Эмпедокл, исход может быть только один.

Они посмотрели друг на друга.

— Ты полагаешь, что я умру?

— Да.

Щеки Эмпедокла под румянами посерели.

— Скоро?

Гиппократ развел руками.

— Это известно лишь богам. Месяца через четыре, быть может.

Эмпедокл с легким стоном отвернулся. Странным высоким голосом он произнес:

— Этого я и боялся. Благодарю тебя.

Наступило молчание. Потом Гиппократ мягко сказал:

— Теперь тебе надо отдохнуть. Быть может, ты хочешь принять ванну? Затем, надеюсь, ты сделаешь мне честь отобедать со мной, а после обеда прошу тебя разделить краткую беседу за чашей вина с моими помощниками. Позже мы, как обычно, встретимся в саду под платаном и обсудим, какое лечение избрать для тебя. Оно принесет тебе большое облегчение, каким бы ни был исход, — в этом я уверен.