Фаина Раневская. Как сказано! - [11]

Известно, что Раневская позволяла себе крепкие выражения, и когда ей сделали замечание, что в литературном русском языке нет слова «ж**а», она ответила — странно, слова нет, а ж**а есть…

Обсуждая только что умершую подругу-актрису:

«Хотелось бы мне иметь её ноги — у нее были прелестные ноги! Жалко — теперь пропадут».

Питаться в одиночку так же противоестественно, как с**ть вдвоем!

Красивые люди тоже с**т.

— Сударыня, не могли бы вы разменять мне сто долларов?

— Увы! Но благодарю за комплимент!

Ох уж эти несносные журналисты!

Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

Моя любимая болезнь — чесотка: почесался и ещё хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

На партсобрании в театре Моссовета, на котором обсуждалось немарксистское поведение одного именитого актера, обвиняющегося в гомосексуализме:

— Каждый волен распоряжаться своей ж**ой, как ему хочется. Поэтому я свою поднимаю у ******ю.

Приятельница сообщает "Раневской.:

— Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа…

Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:

— Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!

С этими «добрыми утрами» надо бороться, как с клопами, тут нужен дуст. Умиляющуюся девицу и авторов надо бить по черепу тяжелым утюгом, но это недозволительный прием, к великому моему огорчению. Все эти радиобарышни, которые смеются счастливым детским смехом, порождают миллионы идиотов, а это уже народное бедствие. В общем, всех создателей «Веселых спутников» — под суд! «С добрым утром» — туда же, «В субботу вечером» — коленом под зад! «Хорошее настроение» — на лесозаготовки, где они бы встретились (бы!) с руководством Театра им. Моссовета и его главарем — маразмистом-затейником Завадским.

(Из письма к Глебу Скороходову)

Мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои». «Прелесть» — передавала услышанное Раневская. После глубокого вздоха последовало продолжение:

— Но боюсь, что мальчик все же полный идиот.

У Раневской спросили: что для неё самое трудное?

— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила она.

— И что же это?

— Встаю с постели.

Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы:

— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!

Раневская толстым голосом заметила:

— Терпеть не могу стоять в очереди!

— В чем я увижу вас в следующий раз?

— В гробу, — предположила Раневская.

Живу только собой — какое самоограничение.

Ваши жалобы на истеричку-погоду понимаю, — сама являюсь жертвой климакса нашей планеты. Здесь в мае падал снег, потом была жара, потом наступили холода, затем все это происходило в течение дня.

… Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!

… У них у всех друзья такие же, как они сами, — дружат на почве покупок, почти живут в комиссионных лавках, ходят друг к другу в гости. Как завидую им, безмозглым!

Одиночество как состояние — не поддаётся лечению.

Старшее поколение всегда ругает молодежь:

— Она, мол, совершенно испортилась, стала легкомысленной, не уважает старших, без царя в голове, только о забавах и думает…

Услышав такой стариковский разговор, Раневская сказала со вздохом:

— Самое ужасное в молодежи то, что мы сами уже не принадлежим к ней и не можем делать все эти глупости…

— Чем может утешиться человек, с которым случилось несчастье?

— Умный человек утешится, когда осознает неминуемость того, что случилось. Дурак же утешается тем, что и с другими случится то же.

— Чем умный отличается от мудрого? — спросили у Раневской.

— Умный знает, как выпутаться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадает.

— Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?

— Вчера отправилась на премьеру, а передо мной, уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.

Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:

— Мне бы перчатки…

— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?

— Мне кожаные.

— А вам светлые или темные?

— Черные.

— Под пальто или под плащ?

— Под плащ.

— Хорошо… Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы подберем перчатки нужного цвета и фасона.

Рядом стоит Раневская и все это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так что слышит весь торговый, зал, говорит:

— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и ж**у показывала, а туалетной бумаги все равно нет!

Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.

— И что же здесь изображено? — интересуются зрители.

— Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.

— И где же здесь море?

— Оно уже позади.

— А где евреи?

— Они уже перешли через море.

— Где же тогда египтяне?

— А вот они-то скоро появятся! Ждите!

— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?

— Я не хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!

Фаина Георгиевна вернулась домой бледная, как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси.