Фаэты - [155]

И тогда марсианка, подчиняясь скорее отчаянию, чем здравому расчету, решила двигаться к «Базе», таща на себе бесчувственного мужа.

Она смастерила из обломков вездехода подобие саней, никогда в жизни их не видя, использовала полозья, со слезами упорства высвободив их из-под вездехода. На эти полозья она положила Инко, закутав его всем, что только могла найти в вездеходе. Потом впряглась в самодельные лямки и потащила сани навстречу морозному ветру.

Колючий снег бил в лицо, слепил глаза. Впрочем, увидеть что-либо и так было невозможно.

Эра лишь стремилась не сбиться с колеи, по которой тянула полозья. Навстречу летело холодное, обжигающее пламя, состоящее из крупинок застывшей влаги. И даже слезы на глазах превратились в льдинки, ресницы смерзлись. Дышать становилось все труднее. Тело изнемогало от усилий.

Как сурова, оказывается, прекрасная Земля!

Эра, собрав все дремавшие в ней тринадцать тысяч лет силы, закусив омертвевшие губы, исступленно двигалась вперед.

Она не знала, что такое заряды, как называют люди молниеносные полярные метели.

Снег разом перестал бить в лицо. Мутная пелена исчезла, словно сдернутый полог. В том месте, где перед бурей виднелось багровое солнце, теперь в нежных красках разливалась по небу оранжевая заря. Морозный воздух остановился и как будто звенел.

Эра, к ужасу своему, убедилась, что потеряла накатанную колею и уже не знала, куда шла. Она остановилась, чтобы дыханием согреть Инко.

Потом снова двигалась, падала в изнеможении, но снова поднималась, сама не зная, куда идет.

Заря в небе стояла бесконечно долго, но сменилась наконец россыпью звезд. И тогда Эра увидела прикрывающие их цветные занавеси, свисающие переливающимися нежной радугой складками. Она никогда не могла бы поверить, что земное небо может быть настолько красивее даже космического! Но сейчас никакая красота не существовала для нее.

Потом занавеси растаяли и стало светло, как при новой заре. Из-за горизонта в небо упирались лучи. Это могли быть прожекторы, как называют люди сильные светильники направленного действия.

Так вот где лагерь ледяных ракет!

Эра обернулась к Инко и в изумлении застыла. Точно такие же лучи вставали из-за противоположной стороны горизонта, соединяясь на небесном куполе исполинским шатром.

Эра повернулась то в одну, то в другую сторону и совсем потерялась. В изнеможении опустилась она в снег около самодельных саней. Сейчас холодный сон снова охватит и ее, и Инко…

Они уже засыпали так один раз, и тогда это было совсем не страшно…

Даль Александрович Петров перешагнул через свое семидесятипятилетие безо всякой торжественности. Академии и университеты мира не оказывали ему тех отменных почестей, которые десять лет назад оказаны были по поводу такого же юбилея его брату Галактиону Александровичу Петрову, академику и лауреату научных премий мира, признанному автору Великого Плана космического «переливания крови». Младший его брат Даль был лишь рядовым инженером (кое-как закончив институт) и всю свою жизнь запускал по этому плану ледяные ракеты в космос. И никто, кроме его старшего брата, не знал, что полвека назад, еще на Марсе, Далька, как тогда его называли, предложил Галактиону перебросить на Марс излишки льда с Земли. Но мог ли этот галактический замысел, выдвинутый недоучкой, тогда еще не закончившим института, вызвать к себе серьезный интерес? Другое дело, если с подобным планом солидно выступит член-корреспондент Академии наук, уже заслуженный в ту пору профессор Галактион Александрович Петров. И на далеком Марсе, в заброшенной сталактитовой пещере почти вымершего глубинного Города Долга братья договорились между собой. Ради достижения такой цели, как выход марсиан на поверхность, пригодную для жизни, авторство плана преобразования Марса не имеет значения.

Но с годами Галактион Александрович так свыкся со своей ролью спасителя марсиан, что не вспоминал о давнем разговоре с Далькой, ошеломленный тогда его безумной идеей переброски льда через космос. Даль десятилетия тянул лямку, исправно запускал ледяные ракеты, решая незаметные, но важные технические задачи, до которых не опускался важный академик Петров. Никогда Даль не напомнил брату об их договоренности, по которой Галактион обязывался в свое время огласить имя истинного автора плана. Сейчас же, когда ему перевалило за восемьдесят пять лет и был он перегружен и летами, и заслугами, напоминать ему об этом Даль просто не мог.

Да и не нужно ему было это. Со времени потери любимой жены Тани, ставшей видным ученым (она открыла стоянку доисторического человека на побережье Антарктиды благодаря снятому там Далем ледяному панцирю), Даль стал равнодушно относиться к себе. Он гордился сыном, прославленным профессором, гордился внуком, уже заметным биологом. И он счастлив был от того, что занят «переливанием крови», что отправляет день за днем ледяные снаряды в космос, которые, пролетев по заданной трассе сотни миллионов километров, упадут на Марс ледяными метеоритами, заполняя водой вновь рожденные моря.

Был один только человек, если его можно назвать человеком, который подозревал истину и всей душой сочувствовал Далю.