Фабрика безумия - [7]

Строго придерживаясь морального суждения о том, что институциональная психиатрия является злоупотреблением, посягающим как на личность человека, так и на его отношения с врачом, я хочу заручиться у читателя ясным пониманием того, что, описывая ее действия, я буду иллюстрировать именно обычную работу институциональной психиатрии, а не злоупотребления. Таким образом, я попытаюсь показать, что вред от институциональной психиатрии вызван не тем, что психиатрией можно злоупотребить, а скорее тем, что причинение вреда людям, объявленным безумными, — это ее существенная функция: институциональная психиатрия создавалась в соответствии с замыслом защитить и усовершенствовать группу (семью или государство), наказывая и унижая индивида (безумца или больного)[26].

Я использовал в этом исследовании социологический подход к отклонениям в поведении, однако я старался избегать везде, где только мог, слова «отклоняющиеся» (или «ненормальные») в отношении ведьм и душевнобольных. Слова живут собственной жизнью. Сколько бы социологи ни настаивали на том, что слово «отклоняющийся» (девиантный) не умаляет достоинства человека или группы, которых причислили к этой категории, этому слову присущ унизительный оттенок. Социологи не столь уж невинны: они всегда включают в число «отклоняющихся» наркоманов и гомосексуалистов, и никогда — олимпийских чемпионов и нобелевских лауреатов. В самом деле, термин никогда не применяется к людям с желательными чертами, такими как хорошее здоровье, выдающиеся умения или слава, и очень часто применяется для описания людей, живущих в нищете, лишенных умений, не востребованных на рынке труда или пользующихся дурной славой. Поэтому я отвергаю молчаливое предположение, связанное с «отклоняющимися»: мол, поскольку такая личность отличается (или якобы должна отличаться) от большинства, то она по своему существу больна, плоха, глупа или глубоко заблуждается, в то время как большинство является здоровым, хорошим, разумным и правым. Термин «проявляющие социальные отклонения» в отношении людей, объявленных душевнобольными, неприемлем и по другой причине: он не проясняет в достаточной мере тот факт (в отличие от терминов «козел отпущения» или «жертва»), что, как правило, большинство оценивает личность или группу в качестве «отклоняющихся» для того, чтобы отделить их от себя как от более высоко стоящих существ и оправдать социальный контроль над «отклоняющимися», подавление, наказание или даже полное их истребление.

Следует помнить о том, что роли создаются обществом. Отклонение от роли соответственно имеет смысл только в контексте конкретных общественных обычаев и законов. Отклонение преступника — в том, что он нарушает закон, гомосексуалиста — в том, что большинство людей гетеросексуальны, атеиста — в том, что большинство людей верят (или утверждают, что верят) в Бога. Хотя отступление от статистической нормы поведения — важный критерий отклонения, это не единственный критерий. Человек может рассматриваться как отклоняющийся не только потому, что его поведение отличается от соблюдаемой обществом нормы, но и потому, что оно отличается от проповедуемого морального идеала. Например, счастливый брак, возможно, скорее исключение, чем норма, однако человек, который не состоит в браке или состоит в несчастливом браке, зачастую рассматривается как психологически ненормальный и социально отклоняющийся. В прежние времена, когда мастурбация была распространена так же, как и в наши дни, психиатры рассматривали эту практику и в качестве симптома, и в качестве причины сумасшествия. Социальное отклонение — это, таким образом, термин, охватывающий весьма обширную категорию явлений. Какие разновидности социальных отклонений относятся к душевным болезням? Те, которые порождают поведение, не соответствующее психиатрическим правилам душевного здоровья. Если воздержание от употребления наркотиков — правило душевного здоровья, то их употребление будет признаком душевной болезни. Если умеренность характера — правило душевного здоровья, то подавленное состояние или душевный подъем будут признаками болезни и так далее. Каким очевидным ни казался бы этот принцип, его роль в формировании нашего представления о душевной болезни и институциональной психиатрии в значительной мере недооценивается. Факт состоит в том, что всякий раз, когда психиатры формулируют новое правило душевного здоровья, они создают новый класс душевнобольных людей, подобно тому как законодатели, вводя новый ограничительный закон, создают новую категорию преступников. К примеру, предложение считать предубежденность против евреев психопатологией[27], сосуществующее бок о бок со взглядами, согласно которым американские военнослужащие, женившиеся на вьетнамках[28], и белые, заключившие брак с чернокожими[29], психически больны (это лишь некоторые из невероятного числа примеров до пределов расширенного сегодня понятия «душевная болезнь»), представляет собой просто стратегию по расширению категории тех людей, которых можно будет объявить душевнобольными. Поскольку последствия объявления человека душевнобольным включают такие наказания, как личное унижение, потеря работы, права водить автомобиль, голосовать, заключать действительные контракты или представать перед судом, а также возможное пожизненное заключение в психиатрической больнице, расширение категории людей, которых в соответствии с законом можно признать душевнобольными, существенно увеличивает общественную власть и влияние движения за психическое здоровье, а также психиатрических методов контроля над обществом. Насколько эти меры общественного контроля по своим основным концепциям, риторическим приемам и узаконенному применению напоминают меры инквизиции, будет показано в первой части книги. Во второй части мы проследим развитие современных методов производства сумасшествия и покажем, как институциональная психиатрия удовлетворяет фундаментальную человеческую потребность — придать себе ценность, объявив себя хорошим (соответствующим норме), обесценивая другого как дурного (душевнобольного).