Фабий Байл: Повелитель клонов - [4]

Новая раса пришла во Вселенную во тьме и тишине. Первые поколения неолюдей появились на свет искусственно, методом проб и ошибок, но теперь для увеличения их численности прибегать к ножу скульптора плоти не требовалось. Игори была матерью — больше того, бабкой своих последователей. Такими же были ее сестры и братья — те немногие, что пережили столько же, сколько и она. Одна группа разделилась на две, две на четыре, четыре на восемь и так далее. И теперь в укромных уголках «Везалия» обитала целая армия, ожидающая, пока не поступит приказ, чтобы выйти из тени и отправиться в погоню за намеченной жертвой.

— Хорошо, — вымолвил он, подумав несколько мгновений, пока в тишине мертвые высказывали ему свое мнение. «,Хорошо“, — говорит… Мы голодны, брат… Ты позволишь нам утолить жажду?»

— Да, — ответил он, поглаживая черепа братьев. — Да.

Всегда лучше прийти к согласию.

— Выпускай своры, Игори, — махнул рукой Арриан. — Двенадцатый миллениал тут уже загостился.

Он скрестил руки в предвкушении; его мертвые братья радостно зашептались.

— Пора выходить на охоту.

Фабий Байл умер.

Впрочем, не в первый раз и, скорее всего, не в последний, поскольку такова была его участь во Вселенной. Он не рассматривал смерть как конечную точку, ему она представлялась всего лишь периодом вынужденного отдыха, спокойного бездействия, когда разум уходил сам в себя, словно моллюск, прячущийся в раковине. В свободное время, которое появлялось у него, когда он погибал, Фабий обследовал громадные кладовые знаний внутри себя. В такого рода досуге он находил какое-то подобие утешения.

Но за этим чувством скрывались уверенность и понимание того, что Вселенная продолжит существовать без него. Что разворачивающиеся события будут циклически повторяться по непредсказуемому сценарию, вероятно, подвергая опасности эпохальные труды — все то, что требовало твердой руки и здравого рассудка. И в этом тоже заключалась природа Вселенной. Равновесие не могло длиться бесконечно. До анархии в будущем, неизбежной и неотвратимой, оставалось всего мгновение. Только благодаря его усердию этот катастрофический миг можно было отсрочить. По крайней мере, так он убеждал себя в минуты потворства своему эго.

По правде, он знал, что способен удерживать наплыв энтропии не более, чем король — морские волны [3]. Все распадалось. Перемены — вот единственная постоянная в непостоянной Вселенной. Пламя, что пожирает все сущее, оставляя только пепел. Однако после всякого пожара жизнь снова прорастала. Существовавшее однажды появлялось снова, но уже в более сильной и крепкой форме, чтобы лучше противостоять извечному космическому огню.

В числе прочих эти несомненные факты утешали Фабия, пока он пребывал в серой полосе между жизнью и смертью. Он — или, вернее, его разум (та его часть, что по-прежнему находилась в сознании, несмотря на прекращение биологических функций) — странствовал по коридорам из камня и теней, где ощущал касание молнии и слышал вонь мокрой собачьей шерсти. То были старые воспоминания, старше него самого, погребенные в чернейших глубинах его души. Оттуда до него доносились обрывки песен и отголоски слов: непонятные, приглушенные ходом времени.

Блуждая по закоулкам своего разума, Байл все спрашивал себя: как же он умер на сей раз? Он полагал, что смерть была не насильственной. Подобного рода гибель неизменно оставляла характерный след — красные клубы в серой дымке. Нет, сейчас, видимо, его тело просто сдалось. В последние годы такое случалось все чаще: изнутри Фабия пожирала зловредная чума, справиться с которой было не по силам даже ему. Червоточинка на сердце вечности, выворачивавшая его наизнанку.

Некогда болезнь занимала все его помыслы. Она таилась в самом геносемени Детей Императора, незримо развивалась, пока не начала пожирать их. Лишь благодаря его усилиям удалось предотвратить вымирание III легиона в ранние дни Великого крестового похода.

Тем не менее численность их сократилась почти до двухсот солдат. А затем пришел Фулгрим, принесший с собой свежий, ничем не запятнанный генный материал. Точнее, так считалось на тот момент. Хворь эта, однако, была столь же непобедимой, как и воины, которых она поражала. Она крепла, распространяясь среди рекрутов подобно опустошительному лесному пожару, несмотря на все его попытки остановить ее. Думая о тех временах, он внезапно почувствовал такую усталость, словно на его мысли накинули увесистые цепи. То была его первая — и самая тяжелая — неудача. Эхо ее до сих пор преследовало его.

Насколько Фабий знал, он был единственным, кто еще сопротивлялся недугу. Причина, вероятно, крылась в том, что он был последним из своего легиона, кого не коснулся варп. Проклятый из-за собственной чистоты. Какая жестокая ирония! Но, в конце концов, иной Вселенная и не знала. Он горько рассмеялся, и хохот породил необычные отзвуки в этом мрачном месте, сотканном из снов и кошмаров.

Отголоски его смеха растянулись, соединяя настоящее и прошлое, и он решил последовать за ними через рудники памяти. Мимо него проносились призраки с размытыми лицами — те, кого он когда-то знал, но о ком с каждым прошедшим столетием, с каждой смертью и перерождением забывал чуточку больше. Кто бы что ни говорил, но способности мозга все-таки не безграничны. Вскоре, возможно, Фабий даже не вспомнит это сумеречное царство.