Фабиан. История одного моралиста - [42]

— Недавно кто-то предлагал, чтобы государство доставляло хлеб на дом, как воду по трубам, — сказал Фабиан. — Вот видите, в один прекрасный день и хлебопечение не спасет вас от голодной смерти.

— Хотите бутерброд? — спросил человек в киоске.

— Неделю я еще продержусь, — отвечал Фабиан, поблагодарил и вошел в вокзал. Он прочитал расписание поездов. Может, купить на последние деньги билет, да и махнуть домой к матери? Но вдруг Захариас завтра что-нибудь придумает? Когда он вышел и увидел перед собою эти прямые улицы и громады домов, этот безнадежный, беспощадный лабиринт, у него закружилась голова. Он прислонился к стене, возле которой стояли носильщики, и закрыл глаза. Но теперь его мучил шум. Ему казалось, будто трамваи и автобусы проезжают сквозь него. Он повернул назад, по лестнице поднялся в зал ожидания и прилег на жесткую скамью. Через полчаса ему полегчало. Он дошел до трамвайной остановки, поехал домой, бросился на свой диван и сразу заснул.

Проснулся он вечером. Громко хлопнула входная дверь. Корнелия? Нет, кто-то бегом спускался по лестнице. Он зашел в соседнюю комнату и в испуге отпрянул.

Шкаф стоял открытый. Он был пуст. Чемоданов не было. На столе, под вазой с увядшими цветами, лежало письмо. Фабиан взял его и вернулся в свою комнату.

«Милый Фабиан, — писала Корнелия, — разве не лучше мне уйти слишком рано, чем слишком поздно? Только что я стояла возле тебя. Ты спал, ты спишь и теперь, когда я пишу это письмо. Я осталась бы с радостью, но представь себе, что будет, если я останусь. Еще несколько недель, и ты станешь вконец несчастным. Тебя гнетет не нужда, а мысль, что нужда может значить так много. Пока ты был один, тебе ничего не грозило, если даже и случалась беда. Пусть же все будет, как было. Тебе очень грустно?

Меня хотят снимать в новом фильме. Завтра я подпишу контракт. Макарт снял для меня две комнаты. Что я могла поделать? Он говорил об этом так, словно речь шла о центнере угля. Ему пятьдесят лет, и он похож на слишком хорошо одетого отставного боксера. У меня такое чувство, словно я продалась в анатомический театр. Может, зайти еще раз в твою комнату и разбудить тебя? Нет, спи спокойно! Я не погибну. Представлю себе, что меня осматривает врач. Пусть позабавится мною, так уж случилось. Только вывалявшись в грязи, можно выбраться из грязи. А нам так хочется из нее вылезти.

Я пишу: нам. Ты понимаешь? Я ухожу от тебя, чтобы с тобой остаться. Ты не разлюбишь меня? Захочешь ли опять меня увидеть, сможешь ли обнять после того, другого? Завтра с четырех часов буду ждать тебя в кафе „Шотенхамль“. Что же со мною будет, если ты не придешь? Корнелия».

Фабиан сидел не шевелясь. Было уже совсем темно. Болело сердце. Он вцепился в ручки кресла, словно сопротивляясь кому-то, кто хотел утащить его отсюда. Наконец он овладел собою. На ковре белело письмо.

— А я ведь хотел стать другим, Корнелия, — прошептал Фабиан.

Глава шестнадцатая Фабиан в погоне за приключениями Пальба на веддинге Луна-парк дядюшки пелля

В тот же вечер он ехал на метро в северную часть Берлина. Стоял у окна вагона, не сводя глаз с черной шахты, где лишь изредка мелькали тусклые лампочки. Всматривался в оживленные перроны подземных вокзалов. Всматривался в серые ряды домов, когда поезд выскакивал из туннеля, в темные переулки и освещенные окна комнат, где незнакомые люди сидели за столами и ждали свершения своих судеб. Всматривался в блестящую путаницу блестящих рельсов, по которым шел его поезд, в железнодорожные вокзалы, где в ожидании долгого пути покряхтывали дальние поезда с красными спальными вагонами, в молчащую Шпрее, в фасады театров, оживленные светящимися надписями, и в беззвездное лиловое небо над городом.

Фабиан видел все это, и ему казалось, что только его глаза и уши блуждают по Берлину, а сам он где-то далеко, очень далеко. Взгляд его был напряжен, но сердце ничего не чувствовало. Он долго просидел в своей меблированной комнате. Где-то в этом необозримом городе Корнелия лежала сейчас в постели с пятидесятилетним мужчиной и покорно закрывала глаза. Где она? Он бы рад был сорвать стены всех домов, лишь бы обнаружить этих двоих. Где Корнелия? Почему она обрекла его на безделье? И как раз в те редкие минуты, когда он жаждал деятельности? Она не знала его. И предпочла действовать неправильно, вместо того чтобы сказать ему: «Хоть ты поступай правильно». Она верила, что он снесет тысячи ударов, но сам не поднимет руку. Она не знала, что он стремится выполнять служебный долг и нести ответственность. Но где те люди, которым он хотел бы служить? Где Корнелия? Лежит с толстым старым мужчиной, позволяя ему обращаться с собой, как со шлюхой, чтобы милый ее Фабиан спокойно предавался ничегонеделанью. Она великодушно вернула ему ту свободу, от которой недавно его освободила. Случай привел в его объятия женщину, во имя которой ему наконец захотелось действовать, а она отбросила его назад к нежеланной, к проклятой свободе. Судьба пришла на помощь им обоим, а теперь им уже ничем нельзя было помочь. В миг, когда работа приобрела смысл, потому что Фабиан встретил Корнелию, он потерял работу. А потеряв работу, потерял и Корнелию.