Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования - [8]

"[54].

Сотни студентов были арестованы и посажены в Петропавловскую и Кронштадтскую крепости. Университет был закрыт[55]. Забегая вперед, скажем, что аресты и преследования студентов дали обратный результат. Освобождение их в декабре ознаменовалось заметным ростом студенческих кружков, частично превратившихся скоро в ячейки тайного общества, будущей "Земли и воли"[56].

Репрессии в отношении студентов привлекали к ним симпатии широких кругов. Волнения продолжались. "Студенческий шум не утихает. Борзо разгорается польский", — писал о конце 1861 г. сенатор Лебедев[57]. Министр внутренних дел Валуев в своем всеподданнейшем отчете за 1861-1863 гг., говоря о положении правительства в те дни, отмечал, что оно "не имело влияния на массы <…> и не могло опереться ни на одну из главных частей этих масс…"[58]

С мнением Валуева интересно сравнить не известное до сих пор письмо военного министра Д. А. Милютина 1 октября 1861 г. к брату его Н. А. Милютину, лишь недавно оставившему пост помощника министра внутренних дел. В этом письме, не сдерживаемом официальным характером известных нам уже докладов и записок, положение правительства получило еще более полное освещение:

"Ты уехал отсюда недавно, но ты удивился бы, если б теперь возвратился, быстрым успехам, которые делает у нас в России оппозиционная или даже можно сказать революционная партия. Последние студенческие происшествия нельзя считать университетскою шалостью; нет, я вижу тут начало серьезных опасностей, угрожавших у нас общественному спокойствию и настоящему порядку вещей. В уличных демонстрациях, не виданных до сих пор в Петербурге, участвовала вся молодежь без разбора платья, мундира и происхождения. Тут не только соединены студенты университета и Академии, но и учащиеся в академиях военных, в Технологическом институте и множество людей, только причисляющих себя к университету <…> Профессора почти все защищают дело студентов, между тем литература и редакции журналов открыто заступаются за своего, товарища Михайлова, который уличен в сочинении, напечатании и распространении самой яростной из всех возмутительных прокламаций, когда-либо существовавших (под заглавием "К молодому поколению"). Между студентами и литераторами есть несомненно организованный заговор; у них есть руководители, может быть, даже из университетского круга. Польские студенты теперь еще не выказываются очень явно в этом движении, но они так самонадеянны, что ходят здесь в П<етер>бурге в конфедератках. Полиция обессилена; она хватает кого попало, до сих пор уже посажено в крепость до 80 человек. Делают допросы, но все это ни к чему не поведет, потому что революционные идеи охватили все сословия, все возрасты, все звания; идеи эти теперь высказываются гласно на улицах, в казармах, в министерствах, я думаю, сама полиция увлечена ими. Трудно сказать к чему все это приведет нас. Я весьма опасаюсь каких-нибудь кровавых катастроф, но если даже и не дойдет до этого вскоре, то во всяком случае положение правительства будет крайне затруднительно. Правительственная основа поколеблена, все убеждены в бессилии правительства, в тупости и неспособности лиц, составляющих это правительство"[59].

"Сама полиция увлечена ими".

Теперь становится понятной реплика царя в ответ на отказ Шувалова стать начальником III Отделения:

"Кто же мне будет сообщать о революционном направлении, повсюду теперь распространяющемся, направлении, которому поддалось само Министерство внутренних дел"[60].

Конец 1861 г. и первые месяцы 1862 г. характеризуются дальнейшим ростом революционных настроений. Идут подготовительные работы по организации тайного общества "Земля и воля", открывается шахматный клуб, растет сеть студенческих революционных кружков, большое впечатление на правительство производит беспрецедентное выступление в печати 106 офицеров против реакционного направления, принятого "Военным сборником" с уходом из него Чернышевского. 6 марта Долгоруков во всеподданнейшем отчете отмечает, что "настоящее внутреннее политическое положение чрезвычайно натянуто…" и приводит высказывание Мадзини "о зрелости России к политическому перевороту, с низвержением царствующей династии"[61]. 27 апреля в докладе он снова подчеркивает, что "оппозиционная партия растет и усиливается с каждым днем", а правительство приближается "более и более к разрушению, приготовляемому для него неутомимым старанием революционной пропаганды и наступательными действиями недовольных"[62].

Правительство ясно сознает грозящую опасность и продолжает готовиться к решающей битве. Вырабатываются чрезвычайные меры, подбирается тайный агент для засылки в лондонский дом Герцена[63], идет повседневная и упорная слежка за Чернышевским, которого правительство не без основания признает наиболее опасным для себя[64], в первые же дни пожаров, по инициативе Головнина, издается особое распоряжение, ограничивающее защиту студенчества от нападок за беспорядки[65].

Если осенью 1861 г. Е. А. Штакеншнейдер могла в своем дневнике записать, что "правительство явно теряло голову, спотыкалось, ловило воздух, думая схватить заговор