Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования - [278]

Еще раз вернулся Лесков к этой теме в не изданном до сих пор очерке начала 1891 г. "Неоцененные, услуги. Отрывки из воспоминаний".

Говоря об авантюристе Ашинове и его красном словце — "Шерше ля хам", Лесков вспоминает:

"Признаюсь, мне когда-то доставляло не малое наслаждение слушать рассказы о том, как Достоевский в доме поэта Толстого гнал молодую барышню и образованных людей на кухню — "учиться к кухонному мужику". Его не послушали: барышня У-кова предложила ему самому пойти и поучиться у кухонного мужика вежливости. Вот это самое сподручное "шерше ля хам""[1744].

И, наконец, находим еще упоминание имени Достоевского в неизданных рукописях Лескова. Оно относится к 1887 г.

В начале незаконченного "рассказа кстати" "Московское привидение" он пишет:

"Давно и бесспорно признана сила таланта, преодолевающая самую усердную и кропотливую работу разума. Писано об этом много, доказательно и понятно. Литература об этом большая, но в последние дней наших ее еще раз коснулся талантливый человек и оживил ее новым прикладом. Я говорю о покойном Достоевском, у которого на сей предмет вытекло такое сравнение: лежит где-то куча глины. Все ходят мимо и видят — глина, куча, безобразие. Кто-нибудь ступит ногою, и куча делается еще безобразнее. Но вот подходит мальчик, в котором есть та творческая искра, которая называется дарованием или талантом. Он присел к глине, послюнил пальцы и начал лепить… Бог его знает, что он такое вертит… Сначала долго ничего не заметно, но вот все взглянули и с удивлением воскликнули: "Глядите! — это морда!"

И с той поры это уже не "куча", а это "морда".

Такой оборот дело восприняло от прикосновения к нему даровитой руки"[1745].

До конца дней сохранял Лесков теплое воспоминание об эпизодическом сотрудничестве в "Эпохе" в начале своего литературного пути.

12 апреля 1888 г. он писал Суворину по поводу хорошего приема последним новеллы "Прекрасная Аза":

"…такое сочувствие редактора и мне нужно и дорого, — даже очень дорого. Это напоминает отношение Достоевского при печатании "Леди Макбет"…"[1746]

Как видим, мысли о Достоевском упорно сопровождали Лескова. Чем это можно объяснить? Не ощущал ли Лесков сходство в их положении в литературе и общественной жизни? Ни тот, ни другой не были полностью приняты и поняты ни реакционными кругами общества, ни тем более приверженцами социалистического учения.

На основании вышеприведенных материалов можно сделать определенный вывод: в идейных и творческих взаимоотношениях Лескова и Достоевского влечение друг к другу сменялось отталкиванием, понимание — отчуждением, симпатия — антипатией. Одного лишь никогда не было — равнодушия.

Приложение

В бумагах Лескова сохранился черновик одной неизданной заметки 1884 г., связанной с именем Достоевского и "Новым временем"[1747]. Она предназначалась, вероятно, для "Петербургской газеты" или "Новостей", но не была напечатана из-за явной политической нецензурности.

Приводим ее текст:

ГАЗЕТНОЕ МЕЛЕВО

Опять на чеку любопытный литературный спор, в котором "Новое время" в два дня кряду перевернулось на оба бока.

Началось с того, что в последнем политическом процессе в числе обвиненных был один штаб-офицер[1748]. "Московские ведомости" сделали по этому случаю обобщение, — что порча коснулась уже армии. "Новое время" (имея склонность находить прекрасным все, что скажут "Московские ведомости") сейчас же отметили и подчеркнули упомянутые соображения, а чтобы и самим не черпать все из чужого колодца, пошли доставать из своего запасного поставца кое-что "вчерашнее" и подогревать. Из вчерашней провизии у них более всего в запасе премудрость Достоевского. Сейчас они хватили от нее кусок, подогрели и 17 октября подали публике "хронику" с рассуждением, что все наговариваемое на армию для них и не дивно; — что этого даже надо было ожидать, что глубокие умы это и предусмотрели, и предсказали… Вот, например, Достоевский, — он это "предсказал". — Где? — А в "Бесах". Их надо ввести как учебный предмет и делать экзамены из "Бесов". За это "губернаторы и вообще начальствующие были бы благодарны, ибо многие из них никогда не читали "Бесов", избегая скуки, хотя читали Щедрина…".

Нововременский хроникер напоен настоящим духом: он тотчас[1749]"вспомнил о "Бесах", прочитав статью "Московских ведомостей" о последнем политическом процессе. Они справедливо ужасаются тому, что пропаганда коснулась армии, они считают это явление новым[1750]. Увы, это не ново. Уже процесс Суханова[1751]доказал, что это участие явление не новое. А Достоевский предсказал это в "Бесах", в 1871 году, то есть тринадцать лет тому назад. Главный организатор, Петр Верховенский, имеет у себя преданного исполнителя "офицерика Эркеля". "Эркель был такой "дурачок", у которого только главного толку не было в голове, царя в голове; но маленького подчиненного толку у него было довольно, даже до хитрости. Фанатически, младенчески преданный "общему делу", а в сущности Петру Верховенскому, он действовал по его инструкции… Исполнительная часть быть потребностью этой мелкой, малорассудочной, вечно жаждущей подчинения чужой воле натуры, — о, конечно, не иначе как ради "общего" или "великого" дела. Но это было все равно, ибо маленькие фанатики, подобные Эркелю, никак не могут понять служения идее иначе, как слив ее с самим лицом, по их понятиям, выражающим эту идею. Чувствительный, ласковый, добрый Эркель, быть может, был самым бесчувственным из убийц, собравшихся на Шатова…"