Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования - [273]
"; он жаждал найти "путь к всеобщему спасению всего мира через русских людей" (гл. III и IV). Позже Иван Исаевич поставил себе целью — создать "среднюю веру", которая "всех бы обобщила, согласила и всех спасла, сначала русских, а потом через них — все языки" (гл. VI).
Эти рассуждения простого крестьянина соответствовали мыслям Достоевского, выраженным в последнем выпуске "Дневника писателя":
"Я говорю о неустанной жажде в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово <…> Он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово" (XII. — 436).
Строки эти напомнил своим читателям и Аксаков, назвав их "пророческими" (в примечании от редактора в газете "Русь")[1717].
Первые сведения о "Кустарном пророке" встречаем в письме Лескова к И. С. Аксакову 9 февраля 1881 г. (из Петербурга в Москву)[1718]:
"Работу для вас делаю и почти уже сделал. Это будет очерк социалистического движения среди рабочих петербургских фабрик и заводов. Они сделали удивительную штуку на текст Достоевского "нашему народу можно верить", — они всё истолковали в смысле евангельского нестяжания и устроили кружок "нестяжателей". Все, что зарабатывали, то и раздавали "слабым", а себе "ожидали милости от господа". Это длится с 1865 года и оставалось никому не известно до тех пор, пока, головщик" бессребреников сам "пошел заявиться Мизенцову"[1719]. Тот его слушал и смеялся, а потом послал к митрополиту. Митрополит[1720]и слушать не стал, а "списание" их о средствах "возвеличить Россию очищением пути грядущему Господу" (4 тома!!) — сдал в архив.
У меня все черновые этого поэтического бреда, который сам по себе интересен, но сердца этих людей "фабричного отребья" — еще интереснее. Именно "всем можно верить", — всё способны перетолковать "во славу божью и славу России". И не забудьте, что ведь все обеспорточнились до последнего лохмотья!.. И последнее у них обобрала дама, нигилистка, перешедшая в ирвингизм и сотрудничествовавшая у Цитовича в "Береге"[1721]… Все это курьезно, тепло и вам к масти. Называется это "Кустарный пророк. — Религиозное движение в фабричной среде". Будет это просто, но цельно и тепло, и, кажется, может способствовать изменению взгляда на "воспламенимость безнравственного фабричного элемента". — Очерк объемом в 2-2 1/2 листа. Если нужно скоро, и если мне верите, то можете начинать, не ожидая конца, и в таком разе напишите, — я вам тотчас вышлю начало, а потом и конец. Суть дела вы теперь знаете: фабричные — те же русские люди, стоящие доверия, а не "элемент социализма". Эпиграф взят у Достоевского "можно верить"".
Через два дня — 11 февраля — Лесков продолжает:
"Ожидаю ответа и привета. Первую порцию (на один номер) дал переписывать. 14-го могу выслать. Называется так:
(Эпигр<аф>) "Нашему народу можно верить, — он стоит доверия"
Ф. Достоевский[1722]
Отвечайте: все ли переписывать и присылать сразу, — или можно посылать по частям? Писано в вашем духе, как сапоги на заказ. Иного, более подходящего сюжета сейчас изобрести не могу. Рассказ о живом человеке, — с его согласия. Он старик, ткач.
Н. Лесков"
Дальнейшие письма Лескова к И. С. Аксакову посвящены той же теме.
13 февраля
"Я получил вчера ваше письмо от 11-го февраля[1723], но еще прежде его получения предпринял все, что вы пишете, и как вы думаете. Первая долька переписывается; студентка, занятая этим делом, принесет тетрадку завтра (14); вечером я прочту и еще раз поправлю, а 15 или много что 16-го пошлю вам заказным письмом. — Затем задержки не будет. Делил я, имея в виду все, о чем вы пишете, — т. е. возможную цельность эпизодов; интерес, заостряемый к концу каждого отрывка, и размер, сообразно месту в издании. Это все мы знаем в тонкость; но другое дело достоинство рассказа. Вы меня немножко смущаете большими ожиданиями "художественности"… Рассказ будет может быть жив, может быть интересен, — несомненно оригинален и правдив и представит такую группу честнейших чудаков из самого "отребья", что порою это даже невероятно, но все это развивается свитком, лентою, без апофеоза, даже без "кульминационной точки".
Любителям настоящего, не раскрашенного духа народного это может нравиться, потому что тут все в своем соку, и умность, и темнота, и главное, — вера неодолимая, и стремление непременно обнять и спасти "весь мир", без всякого о нем понимания. Пророк сам (ткач 60 лет) — это такая доброта и такой мечтатель, что подобного ему нельзя выдумать. Смирен без меры, но везде ведет себя с достоинством, у митрополита и у "генерала Мизенцова", в слава, и в поношении, в которое он впал, когда разорил "до шпенту"[1724]всю "братию", убедив их "обнищать до совершенства". И все это в 61-67 годах, когда о них думают, что они социалисты и вот-вот "пойдут грабить". А они только "поспешали изнищиться, раздавая имения своя, да освободится дух от стяжания"… И их-то вот не заметили ни народники, "ходебщики в народ", ни полиция… "Генерал Мизенцов", по крайней мере, хоть поговорил с ними, а Исидор и говорить не стал, а только "тонким гласом провещал: ступайте себе, — мне некогда". Пророк теперь уже очевидно в умственном ослаблении, но все-таки прекрасен душою, но с ним есть "друг и его молодший брат" Андрей Тимофеев, чернорабочий Казенного патронного завода, — это умница и энтузиаст веры. Оценки его "пророку" удивительны. Он весело вспоминает, как тот, их, "любя, всех изнищил", и сам подсмеивается, как они Христа ночью ждали в смертных рубашках, но потом вдруг одухотворяется и говорит:
Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.