Ф. М. Достоевский и его наследие - [3]
______________
2 Достоевский Ф. M. Поли. собр. соч.: В 30 т. 1976. Т. 16. С. 329.
Герои гоголевской "Шинели" и "Записок сумасшедшего" так задавлены окружающей общественной жизнью, что они могли проявить свое человеческое достоинство один - в фантастическом финале, где бессловесный и робкий Акакий Акакиевич неожиданно становился грозным мстителем, другой - воображая себя испанским королем... У Достоевского тема чиновника, бедняка получает иное освещение. Главные герои романа "Бедные люди" - Макар Девушкин и Варвара Алексеевна - ведут "двойную" жизнь. Униженные во внешнем существовании, они обретают богатство и полноту жизни в переписке, которая раскрывает перед читателем неведомые окружающему враждебному мнру сокровища их души и сердца.
Девушкин не только забитый жизнью бедняк. Он своеобразный поэт, мечтатель, глубокий и чуткий наблюдатель окружающего мира Во время странствований по городу, о которых он рассказывает в своих письмах, перед взором Девушкина возникает широкая панорама Петербурга, его богатства и бедности, великолепия и нищеты Случайные встречи с нищим мальчиком, шарманщиком, ростовщиком, разговор с департаментским сторожем всякий раз дают толчок непрерывно совершающейся в нем работе ума и сердца. Каждый поворот в судьбе героя пробуждает в нем новые вопросы, выводит наружу накопившиеся недоумения, вызванные не только ненормальностью его личного бытия, но и несправедливостью всего склада существующих общественных отношений, основанных на неравенстве людей, их черствости и эгоистическом равнодушии друг к другу.
Другие писатели "натуральной школы", изображавшие в 40-х годах жизнь "маленького человека", чиновника, склонны были делать акцент в первую очередь на материальной нищете, забитости героев. Молодой же Достоевский особенно остро почувствовал и выразил другую сторону их социальной драмы - каждодневное оскорбление личного человеческого достоинства в условиях дворянско-крепостнического общества.
Мысль о том, что самое страшное унижение для человека - пренебрежение личностью последнего, заставляющее его чувствовать себя ничтожной, затертой грязными ногами "ветошкой", выражена с огромной силой уже молодым Достоевским. Соответственно комические краски, характерные для Гоголя, у Достоевского ослабевают. И напротив - патетическое и трагическое начало, которое у Гоголя выплескивалось лишь в лирических авторских отступлениях или отдельных узловых точках повествования, у Достоевского становится доминирующим, приобретая уже в это время исключительную художественную концентрированность, силу и выразительность.
Но человек с ущемленным чувством личности, как почувствовал Достоевский, весьма противоречив. Едкое, жгучее чувство унижения, непрочности своего положения может породить в его душе не только забитость, робость и страх, но и склонность к шутовству, властолюбивые мечты, мстительный порыв злобы. И тогда, казалось бы, внешне мирный, незлобивый "маленький" человек способен превратиться в тирана и деспота.
Достоевский рано понял, что в жизни дворянского и буржуазного общества самая обыденная, будничная проза по-своему "фантастична". Она не только порождает материальную нищету и бесправие, но и может поднять со дна человеческой души весь веками накопленный там исторический шлак, вызвать к жизни нередко парадоксальные, зловещие "идеи" - "идеалы содомские" в мозгу людей,- не менее гнетущие и давящие, чем внешняя обстановка жизни. Внимание Достоевского - художника и мыслителя к этой сложной, "фантастической" стороне бытия большого города позволило ему соединить в своих повестях и романах скупые и точные картины повседневной, "прозаической", будничной действительности с таким глубоким ощущением ее социального трагизма, такой философской масштабностью образов и силой проникновения в "глубины души человеческой", какие редко встречаются в мировой литературе.
Фигуры Голядкина ("Двойник", 1846) и Прохарчина открывают в творчестве Достоевского галерею образов "маленьких" людей, в которых таится внутренняя раздвоенность, которая может обернуться то "ротшильдовской" жаждой обогащения, то "наполеоновской" жаждой власти. В атмосфере постоянного унижения и тиранической власти сильного над слабым, сознает Достоевский, человек постоянно, вопреки тому, что кажется естественным и логичным с точки зрения обычного здравого смысла, ведет себя нелогично. Униженный и оскорбленный добровольно принимает на себя роль шута, чтобы этим еще сильнее растравить свои душевные раны. Слабый и зависимый не только не тяготится своим зависимым положением, но сам просит, чтобы ему связали руки, так как боится свободы, к которой не приучен жизнью, больше, чем несвободы, к которой привык.
Другой социально-психологический тип, который жизнь современной ему переходной эпохи (и в особенности жизнь большого города) неизбежно порождает, по Достоевскому,- это тип "мечтателя". Не находящий удовлетворения своим внутренним стремлениям, мыслящий человек невольно уходит в мир мысли, создает поглощающую его "идею", начинает жить в сфере мечты. Эта "теоретическая", "кабинетная" (по позднейшим определениям Достоевского) жизнь - одновременно и наслаждение и проклятие для "мечтателя". За горделивым романтическим упоением свободным полетом раскованной мысли, не знающей преград, в нем таится мучительно переживаемое ощущение оторванности от мира и людей, желание слиться с ними, обрести не "мечтательную", но подлинную, "живую" жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».