Ф. И. О. Три тетради - [10]

Толя пишет Лене: «Ну вот ты и мама, а я папа. И есть у нас теперь человек-два-уха. Ты ее уже видела? У нее все на месте? Она красивая? Да, все забывал тебе написать: число, как сказала Неля, самое счастливое у французов. Учти, француженка! Кстати, подумай, как назвать. Ко мне уже все пристают – как зовут? Я отвечаю: человек-два-уха».

И вот в последнюю минуту, перед самым выносом, записью, закрытием, выпиской, отец наконец созрел: «По поводу имени: мне нравятся имена Элла, Ляля (Оля) и Аленка (Елена)». Из этих трех мать выбрала второе: Ляля (Оля). Причем именно в таком порядке. И стала девочка, о которой тут косвенно идет речь (ибо книжка эта не про нее, а про имя), Лялей на все свое долгое дошкольное детство, и лишь в школу пошла «Оля Ярхо». Хотя по возвращении из школы домой и до самой смерти матери в 2011 году она оставалась «Лялей».

Так, не только две фамилии, но и два имени. А что это за Ляля? Почему Ляля? Почему столь многие вокруг девочки были Лялями и Лёлями? А сама Елена в детстве была Лилей (Лилькой). Так ее называли родственники. При всем при том отец предлагает два имени из трех в таком заведомо двойном варианте, и второе (Аленка) есть производное от все той же Елены, что его похоже не смущает, он это никак специально не оговаривает, ибо понятно, что звать будут не Еленой, а Аленкой.

Уже взрослой я спросила у отца, почему он выбрал для меня Ольгу, и получила вот такой тройной ответ:

1. Имя должно было хорошо сочетаться с отчеством. (И верно, Оля и Толя – почти одно и то же, и для вечно рифмовавшего папы это было очевидно; «Олька Анатольковна», только столько Олек! Но неважно. Все равно же Ольга только для официально-взрослой жизни, а для внутренней другое.)

2. Оно должно было содержать букву «л», чтобы можно было называть «Лялей», «Лёлей», «Лилей» и т. д. Анна же была невозможна из‐за «Нюрки».

3. Оно не должно было быть еврейским. (Ну вот, приехали!)

Домашнее имя должно было быть «-лькой», а внешнее – русским, а «Ольга» уж куда как русское, даже не славянское, а варяжское «Хольга», «Хельга», по-скандинавски «святая». Первая русская святая: «святая Святая», холли-оля.

2. Эта княгиня – бабушка святого Владимира, крестившего Русь, которая первой сама поехала в Константинополь и там приняла христианство – только значительно позднее заинтересовала меня в качестве тезки (а в моем детстве – это было одно из самых распространенных имен, так что в каждом классе, в каждой группе всегда было еще несколько Оль). Нет, имя собственное отнюдь не собственное, а как минимум собственно коллективное. Получив его даже в виде ложного, защитного, непохожего, скрывающего подлинное, мы получаем право членства в некоем кооперативе или клубе, открываем счет в каком-то банке, записываемся в некую библиотеку. У меня в этой библиотеке, на букву «О», которую я очень люблю (ибо это о-вал), на которую начинается мое имя и на которую некогда заканчивалась моя фамилия, на это самое «О как Ольга» стоит «Повесть временных лет». А в этой повести, прежде всего, прежде всякой мысли и знания, раздается стон, слышится плач: ибо убили древляне ее мужа и захотели ее самою отдать за их князя. Она же обманула их и живыми закопала в яме. Послов древлянских сожгла в бане. А потом и всю дружину изрубила. Так мстила Ольга за смерть мужа. А еще наслала на них обманом горящих голубей и всех их истребила до последнего. Обман, месть, смерть. Горящие птицы. Симпатичное ношу я имя. И на иконах она всегда изображается дамой весьма серьезной, даже грозной.

А дальше так. Год 6463 (955). «Отправилась Ольга в Греческую землю и пришла в Царьград. И был тогда царь Константин, сын Льва, и пришла к нему Ольга, и, увидев, что она очень красива лицом и разумна, подивился царь ее разуму, беседуя с нею, и сказал ей: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Она же, поразмыслив, ответила ему: «Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести меня сам – иначе не крещусь». И крестили ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом…» Потом стал ее патриарх наставлять, «она же, склонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая…» И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице – матери Константина Великого. Император снова стал ее просить за него замуж, но та: «Ты меня крестил, я теперь твоя дочь, а не жена».

Опять обманула или, если угодно, перехитрила, вокруг пальца обвела. Так Ольга стала Еленой, вдова – невестой, невеста – губкой, губка – дочерью. Языческое имя Ольга осталось позади, за Еленой, как сброшенная лягушачья кожа. «Ольга» же вернулась в историю через текст, хронику, анналы и прославилась именно как Ольга – путешественница, обманщица. При этом, крестившись, Ольга стала «Адамовной», «Ноевной» и «Авраамовной»; ибо с ней вместе вошли в русский текст библейские имена. Был у «них» Соломон, а у «нас» Ольга. Так в летописи.

3. Ни о чем таком мои родители не думали. «Перехитрила ты меня, Ольга», – сказал ей Константин. И меня ты, Ольга, перехитрила – стала Olga (с ударением на последнем слоге). И теперь уже насовсем. А в том русско-советском детстве я жила, откликаясь на два имени; дома Олей становилась, только когда ругали. Никогда о том, что в «Ляле» есть что-то еврейское или намек на еврейское, нечто созвучное с Лией, с Леей, с Лилит, не догадывалась. Когда же я впервые посмотрела фильм Витторио де Сика «Сады Финци-Контини» (по одноименному роману Джорджио Бассани), то поняла, что в Италии имя Ольга было типично еврейским и что там его следовало во времена фашизма скрывать.