Ф. Достоевский - интимная жизнь гения - [15]

Для Достоевского она была первой женщиной, с которой он был близок не коротким объятием случайной встречи, а постоянным брачным сожительством — и его отношение к ней было очень сложным. Он скоро убедился в том, что она не могла стать его подругой в чисто половом смысле, что она не разделяла ни его сладострастия, ни его чувственности. И тогда он с удвоенной заботливостью сделался её братом, покровителем и опекуном. Он жалел её острой человеческой жалостью, он относился к ней с лаской и нежностью, как к маленькой девочке, которую надо оберегать от возможных бед и напастей. «Она бедная, слабая, она всего боится», «у неё гордое благородное сердце», — много лет спустя, корректорше Починковской, внешне чуть напоминавшей Марью Димитриевну, он сказал:

«была это женщина души самой возвышенной и восторженной. Идеалистка была в полном смысле слова, да! и чиста и наивна, как ребенок».

Но если физически они не сумели сойтись, почему же был он и во всем остальном несчастен с этой благородной и возвышенной натурой? Почему их сожительство не удалось ни в каком плане, ни в одной плоскости? А что это было именно так — тому имеется множество прямых и косвенных указаний и признания самого Достоевского. Есть и точные свидетельства тех, кто знал обоих в первые годы их трудного и странного союза.

Достоевский писал и брату, и друзьям о своей неспособности выразить чувства жестом, проявить ласку, побороть свою «деревянность». Марья Димитриевна, вероятно, принимала за холодность то, что было привычкой одиночества, робости и какой-то внутренней стыдливости.

Говоря о Марье Димитриевне после брака, Достоевский подчеркивал её нервическое непостоянство и скачки от веселья к ипохондрии. Таких женщин, как Марья Димитриевна, считают истерическими натурами с явно выраженными тенденциями к мании преследования и меланхолии, т. е. с чертами паранойи. Она молниеносно обижалась, повсюду видела подвохи, в гневе кричала и рыдала до упаду, потом, успокоившись, смиренно просила прощения и внезапно обнаруживала такое понимание и себя и других, такую кротость и доброту, что у Достоевского сердце разрывалось от сострадания, и он падал на колени и целовал её руки. Конечно, её нервозность и мнительность, фантастические вспышки злости или великодушия в значительной степени объяснялись её общей физической слабостью: у неё назревал процесс в легких, и её неврастения, равно как и её нынешняя неспособность рожать детей, имели глубокие биологические корни. Жить с ней изо дня в день было не только трудно, но порою мучительно. Конечно, жить с таким издерганным, страдающим и сложным, больным и гениальным человеком, как Достоевский, тоже было нелегким испытанием.

Марья Димитриевна продолжала любить Вергунова, страсти своей к прежнему любовнику скрыть не сумела.

Внешнее устройство, поиски денег, всяческие хлопоты и заботы заняли время и помыслы Достоевского вплоть до осени 1857 года. Служба отнимала почти весь день. Дома ждали его невзгоды брачного сожительства, жена с тяжелым характером, скука мещанского быта. Только одно было хорошо: он все более и более втягивался в писание. Каково бы ни было разрешение любовной драмы Достоевского, оно освободило его писательскую энергию, и мысли и чувства его, уже более не занятые вопросами о том, как добиться Марьи Димитриевны, сосредоточились на новых произведениях.

В конце 1857 года он мог с уверенностью сказать, что опять ощущал себя писателем. Его снова охватывала та одержимость в работе, которая так поражала прежде его знакомых.

Он поистине жил в том мире, который создавал, он забывал и пить, и есть, обдумывая свои повести и романы, и до такой степени сживался со своими персонажами, что отвечал невпопад жене, ронял вещи и вообще производил впечатление совершенно ненормального человека. Марья Димитриевна плохо понимала эту одержимость, литературная страсть мужа её несколько пугала, и она терялась, когда, меряя комнату быстрыми шагами, Достоевский с увлечением рассказывал о каком-либо «замечательном» сюжете: для него все сюжеты всегда были замечательны. В 1857 и 1858 гг. он закончил «Дядюшкин сон» — описание провинциальных нравов в комическом виде, и «Село Степанчиково» — роман о лицемерии, герой которого, Фома Опискин, воплощал в себе русскую разновидность Тартюфа.

Одновременно с писанием Достоевский упорно добивался разрешения печататься. Сосредоточенность в достижении цели, доходившая опять-таки до одержимости, была характерна для него ещё с молодости.

В августе 1857 года в «Отечественных записках», впервые после восьмилетнего исчезновения его имени со страниц печати, появился его рассказ «Маленький Герой», написанный ещё в 1849 году, до ареста. Но прошло ещё два года, прежде чем «Русское Слово» могло напечатать «Дядюшкин сон» (февраль 1859), а «Отечественные записки» — «Село Степанчиково» (тоже в 1859 г.).

Достоевскому было возвращено потомственное дворянство в мае 1857 года. Это означало полное восстановление в правах. Офицер и дворянин, он уже не чувствовал себя более каторжником и государственным преступником.

Пашу удалось определить в Сибирский кадетский корпус, и с августа 1857 супруги жили вдвоем. Оба хворали — Достоевский приписывал нездоровью жены отсутствие детей. В конце ноября 1857 г. он пишет сестре Марьи Димитриевны, Варе: