Эзотерическое христианство, или Малые мистерии - [15]

Книгу Св. Климента «Строматы» мы берем как источник наших сведений о мистериях его времени. Он сам говорит об этом своем произведении как о «смеси гностических заметок соответственно истинной философии»[103] и обозначает их как записи учений, которые сам он получил от Пантена. Это место очень поучительно: «Господь… позволил нам сообщать об этих божественных мистериях и об этом священном Свете тем, кто способен воспринять их. Он не раскрыл для многих то, что не принадлежит многим, но лишь немногим, которым Он знал, что они принадлежат, которые были способны воспринять и переделаться соответственно им. Но сокровенные вещи доверяются устной речи, а не писанию, как это происходит у Бога. И если кто скажет, что в писаниях нет ничего тайного, что бы не было разоблачено, и ничего скрытого, что бы не было раскрыто – пусть услышит он от нас, что тому, кто слушает сокровенно, даже это тайное будет обнаружено. Это и есть предсказанное прорицание. И тому, кто способен сокровенно видеть доверенное ему, то, что под покровом, будет раскрыто как истина, и то, что сокрыто от многих, будет проявлено для немногих… Мистерии передаются мистически, то, что говорится, может быть в устах говорящего, не столько в его голосе, сколько в его понимании… Записи этих моих заметок – я хорошо знаю, сколь они слабы по сравнению с тем духом, полным благодати, которого я удостоился слышать. Но это будет подобием, напоминающим прообраз тому, кто получил удар Тирса». Тирсом назывался жезл, который имели при себе Посвященные и которым они прикасались к ученикам во время церемонии Посвящения. Он имел мистическое значение, символизирующее спинной мозг и мозговую железу во время малых мистерий, и жезл, эмблему власти, знакомый оккультистам, во время великих мистерий. Следовательно, сказать: «тому, кто получил удар тирса» было все равно, что сказать: «тому, кто был посвящен в мистерии».

Климент продолжает: «мы не думаем объяснять тайные вещи в достаточной мере – далеко оттого – но лишь запечатлеть их в памяти, для того ли, чтобы не забыть что-либо, или ввиду забывчивости. Многое – знаю это хорошо – ускользнуло от нас благодаря протяжению времени, которое прошло до записи… Поэтому есть вещи, о которых у нас нет воспоминаний; ибо сила, пребывающая в благословенных мужах, была велика». Это – обычное переживание тех, кто получает знание непосредственно от Великих Учителей, ибо Их присутствие вызывает к деятельности силы человека, которые в нем обыкновенно спят и которые без такого содействия не могли бы пробудиться.

«Есть также вещи, которые долго оставались незаписанными и которые ныне изгладились, и другие, которые исчезли, поблекнув в самом уме, ибо задача эта не легка для неопытных; эти я стараюсь воскресить в моих Комментариях. Другое я намеренно пропускаю в целях мудрого выбора, боясь записывать то, о чем я остерегался говорить: не из нежелания давать – ибо это было бы неверно – но боясь за моих читателей, чтобы они не споткнулись, принимая сказанное в превратном смысле, и чтобы нас не обвиняли, что мы „протянули меч младенцу“. Ибо невозможно, чтобы раз написанное не стало известным, хотя бы оно и не было обнародовано мною. Но, обдумывая вновь со всех сторон, если пользоваться одним голосом, если же пользоваться только тем, что написано – эти записи не ответят ничего тому, кто захочет вопрошать сверх того, что записано, ибо они требуют по необходимости помощи или от того, кто записывал, или от того, кто ступал по его следам. На некоторые вещи мой трактат только намекает; на некоторых он останавливается; о некоторых лишь упоминает. Он старается говорить незаметным образом, представлять сокровенно и доказывать безмолвно».[104]

Одной этой цитаты достаточно, чтобы установить существование тайного учения в церкви первых веков. Но можно привести и другие. В главе XII той же I книги, озаглавленной «Мистерии веры, не могущие быть разглашенными для всех», Климент заявляет, что, так как не одни мудрые люди могут прочитать его произведение, «необходимо поэтому облечь в мистерию выраженную мудрость, которой Сын Божий поучал». Требовалось очищение речи у говорящего и очищение слуха у слушающего. «Таковы были препятствия на пути к моему писанию. И даже ныне я боюсь, как сказано, “метать бисер перед свиньями, дабы они не попрали его ногами и, обернувшись, не растерзали нас.” Ибо весьма трудно предъявлять действительно чистые и прозрачные слова, относящиеся к истинному свету, свинским и невоспитанным слушателям. Ибо едва ли что либо могло быть более смехотворным для них; а с другой стороны, нет предмета более чудесного и вдохновляющего для тех, кто обладает благородной природой. Но мудрые не произносят устами того, что они обсуждают втайне. “Но что вы услышите на ухо, – говорит Господь, – то провозглашайте на крышах,” повелевая им воспринимать тайные предания истинного знания и изъяснять их на открытом воздухе и с очевидностью; а то, что мы слышали на ухо, передавать тем, для которых это на потребу; но не повелевая нам сообщать всем без различия то, что им сказано в притчах. В моей же записи можно найти лишь одни очертания, в ней сеется истина; как разбрасываемые рукой семена, чтобы избежать внимания тех, кто подбирают зерна подобно галкам; если же они найдут хорошего хлебопашца, каждое из них прорастет и даст хлеб».