Эйтонский отшельник - [13]

Как бы то ни было, выждав положенное время, дабы удовлетворить любопытствующие взоры присутствующих, юноша обратил свое искреннее, по-детски невинное лицо к аббату Радульфусу и весьма галантно и почтительно поклонился.

Он не начинал говорить, пока его не попросили, и медлил, словно ожидал вопросов.

— Ты пришел от Эйтонского отшельника? — спросил аббат и мягко улыбнулся, взглядом внимательно изучая юношу.

— Да, милорд. Святой Кутред послал со мной известие. — Голос посланца был ровен и чист, даже несколько высоковат, и прозвучал под сводами, словно колокольчик.

— Как тебя зовут, — спросил Радульфус.

— Гиацинт, милорд.

— Я знавал одного епископа с таким именем, — заметил аббат, улыбаясь краешком рта, понимая, сколь мало стоящий перед ним загорелый юноша имеет общего с епископом. — Тебя назвали в его честь?

— Нет, милорд. Я не слыхал о таком епископе. Но мне как-то рассказывали старую историю о юноше с таким именем, когда поспорили два бога и проигравший убил его. Говорят, из его пролившейся крови выросли цветы. Эту историю мне рассказал один священник, — скромно ответил посланец и, неожиданно улыбнувшись, окинул взором собравшихся, словно отлично понимал, какое беспокойство у монахов вызвало его появление в аббатстве. Однако Радульфуса ответ юноши нисколько не смутил.

«Что касается этой истории, — подумал Кадфаэль, с нескрываемым удовольствием взиравший на юношу, — то ты, парень, подходишь для нее куда больше, нежели для сана епископа, и сам это отлично знаешь. Да и в слуги отшельнику тоже не годишься. Вот только где он тебя откопал и каким калачом заманил к себе?»

— Могу ли я теперь изложить суть послания? — спросил юноша, бесхитростно глядя своими золотистыми глазами прямо в лицо аббата.

— Тебе, должно быть, пришлось выучить его на память, — спросил аббат, улыбнувшись.

— Да, милорд. Это послание только для вас.

— Надежный посланник! А теперь говори.

— Это не мои слова, я лишь голос своего хозяина, — сообщил юноша вместо вступления и тут же изменил голос, так что теперь он уже не был похож на звон колокольчика, причем юноша сделал это так искусно, что заставил Кадфаэля подивиться пуще прежнего. — От итонского управляющего и от лесничего с глубоким прискорбием я услышал, — мрачно произнес отшельник устами юноши, — о тех несчастьях, что внезапно обрушились на Эйтонский лес. Я усердно молился и много размышлял, и сильно опасаюсь того, что все это лишь грозные предупреждения о грядущих, еще более тяжких бедах, которых не избежать, если не восстановить нарушенного равновесия между добром и злом. Я не знаю за вами иного прегрешения, кроме как то, что вы отказываете леди Дионисии Людел в ее праве забрать внука домой. Разумеется, тут должна быть учтена отцовская воля, но и любовь вдовой женщины к своему внуку нельзя сбрасывать со счетов, ведь леди Дионисия осталась совсем одна. Умоляю вас, милорд, во имя любви господней, обдумайте еще раз, верно ли вы поступили, ибо я чувствую, что тень зла нависла над всеми нами.

Все это необыкновенный юноша произнес суровым, мрачным голосом, который нисколько не был похож на его собственный. Надо признать, что этот ораторский прием оказал должное впечатление и вынудил кое-кого из суеверных молодых монахов испуганно оглядываться и перешептываться. Закончив речь, посланник вновь поднял на аббата свой невинный взгляд, словно суть послания нисколько не касалась его самого.

Некоторое время аббат Радульфус сидел молча, устремив взор на юношу, а тот, явно довольный исполненной миссией, в свою очередь не сводил взгляд с аббата.

— Это слова твоего хозяина?

— Все до единого, милорд. Я заучил их в точности.

— Не поручал ли он тебе сказать еще что-нибудь от его имени? Не хочешь ли ты сам что-либо добавить к сказанному?

— Я, милорд? — Глаза юноши округлились от удивления. — Как я могу? Я лишь исполняю его поручения.

— Из милосердия отшельники часто дают приют и принимают в услужение какого-нибудь простачка, — презрительно шепнул приор Роберт на ухо аббату. — Таков, видимо, и этот юноша.

Говорил приор негромко, но недостаточно тихо, чтобы его слова не достигли ушей Гиацинта, которые тот навострил, словно лис. Юноша сверкнул очами и криво улыбнулся. Кадфаэль, от слуха которого тоже не ускользнули слова приора, имел основания сомневаться, что аббат согласится с ними. На взгляд Кадфаэля, слишком уж хитроватым было это красивое, загорелое лицо, сколь бы ни помогало оно своему обладателю играть роль простачка.

— Тогда ты можешь возвращаться к своему хозяину, — сказал аббат. — И передай ему мою благодарность за его заботу о нас и за его молитвы, которые, я надеюсь, он непрестанно возносит за наши души. Скажи ему, что я обдумал и продолжаю обдумывать жалобу леди Дионисии и что я поступил и намерен поступать впредь так, как нахожу справедливым. Что же до стихийных бедствий, которые так взволновали его, то нам, простым смертным, не дано управлять силами природы, и лишь верою мы можем одолеть их. Нам остается лишь принять то, чего мы не в силах изменить. Ступай с богом.

Не проронив более ни слова, юноша низко поклонился, вышло это у него довольно изящно, и неспешно покинул зал капитула. Шагал он легко, движения его напоминали кошачьи.