Эйнштейн - [36]

В том же 1923 году Англия принимала в Иерусалиме человека, никогда не скрывавшего своих симпатий к сионистам. Страна-мандаторий принимала нобелевского лауреата с почестями, оказываемыми главе государства. Соединенное Королевство, как никогда, играло на антагонизме между двумя народами. С недавних пор оно воспротивилось, с помощью своей «Белой книги»[66], эмиграции в эти земли новых евреев: этот запрет соблюдался вплоть до пароксизма холокоста; беженцам, спасавшимся от нацизма, отказывали в приюте…

Он ступил на Святую землю. Ему открылось зрелище, превосходившее его ожидания, не имевшее ничего общего с тем, что он себе воображал. Во время поездки по США он думал, что собирает средства для пустыни, где разбили несколько шатров молодые ясновидцы, изгнанные из восточных степей. Он увидел города, построенные на песке, со зданиями, стремящимися ввысь. Еврейские города, вовсе не являющиеся гетто! Тель-Авив, столица несуществующего государства, «Холм весны», был основан в 1909 году на песчаных дюнах. Первый мэр города Дизенгоф, назначенный на этот пост в 1921 году, прибыл в Палестину из родной Бессарабии в 1892-м; Эйнштейна он встретил как героя. Для ученого это было потрясением. Значит, еврейское государство возможно. Значит, мечта Герцля уже начинает осуществляться. После Тель-Авива он посетил Хайфу, Иерусалим, Сафед. Евреи уже начали возвращаться на землю предков. Создавать зародыш своего государства. Ходить по улицам своих городов, где никто не бросит им оскорблений на прусском или русском языке. Он посетил кибуцы. Недоверчиво наблюдал за тем, как евреи обрабатывают землю. Встретился с евреями-военными (евреи с оружием в руках!), которые сражались за свое знамя, под собственный гимн. В памяти всплыл образ убитого Ратенау.

Он пересек палаточные городки, разбитые в жаркой пустыне, где молодые люди, в основном приехавшие из России и Германии, пытались создать новый образ жизни. Испытал чувство гордости, глядя на эту пылкую молодежь, строившую новый мир. Контраст между гетто в Восточной Европе и кибуцами в Палестине был поразителен. Неужели это один и тот же народ — эти молодые строители, бросающие вызов армии Его Величества, и богобоязненные ортодоксы, живущие в страхе, под угрозой казачьих сабель?

Это его последнее выступление в Тель-Авиве перед отъездом в Германию — страну, где в это самое время Гитлер вышел из тюрьмы после неудавшегося путча, а в его чемоданчике лежала рукопись «Майн кампф», в которой он обещал уничтожить «еврейский сброд».

«Это самый прекрасный день в моей жизни, — заявил Эйнштейн ликующей аудитории. — Это великая минута, это миг освобождения еврейской души».

Но Святая земля не была райским садом. А Эйнштейн, несмотря на весь свой восторг, не витал в облаках и не был слеп. Нобелевский лауреат побывал и в арабских поселках, повидал их жителей, почувствовал обостренное, убийственное напряжение в отношениях между двумя народами в стадии становления. Он, пацифист, апостол космополитизма, предчувствовал столкновения между еврейским и арабским национализмом. Его представление о еврейском очаге в Палестине занимало промежуточное положение между идеализмом и прагматизмом. На его взгляд, еврейское государство должно было сосредоточиться на духовных и моральных ценностях.

Он проявит незаурядное политическое чутье.

Будет проповедовать одновременно историческую необходимость еврейского национализма, основанного на вековой привязанности к земле, колыбели еврейского народа, сосредоточенного на приверженности моральным и культурным ценностям. Но в его представлении, ощущение национальной принадлежности, возрождение еврейской нации должно происходить в полнейшем согласии с арабским миром. Он будет предостерегать против нетерпимости, которую несет в себе национализм, даже взращенный на тысячелетних страданиях. Его борьба отмечена невероятной проницательностью. Именно он в одном из выступлений перед немецкой еврейской общиной упомянет, возможно, в первый раз, причем в сионистском контексте, о «палестинской проблеме». Он говорил о братском арабском народе, о необходимости сосуществования. Призывал соблюдать интересы арабского населения в той же мере, что и еврейского. Отвергал арбитраж Британии, которой не доверял.

Он мечтал о великом Ближнем Востоке, богатом в интеллектуальном и экономическом плане наравне с Европой. Говорил о сионизме, далеком от колониальных устремлений, отвергал саму идею о том, что Палестина будет всего лишь прибежищем изгоев. Крайне пессимистично глядя на будущее евреев из Европы, он оптимистично, хотя и без розовых очков, смотрел на арабско-еврейский вопрос. В речи о достижениях еврейского национального очага в Палестине он объяснял:

«Установление удовлетворительного сотрудничества между евреями и арабами — проблема не Англии, а наша собственная. Мы, евреи и арабы, должны сами осознать главные направления эффективной политики сосуществования, отвечающей интересам обоих народов… Встреченные трудности помогли нам яснее взглянуть на палестинскую проблему, очистили от грязи националистическую идеологию».