Эйфельхайм: город-призрак - [8]

— Ochen khorosho.

— Ладно, сдаюсь. Что это?

Он постучал ногтем по экрану:

— Ты видишь усредненный результат процесса реакции-диффузии. Каждое место обеспечивает определенную степень биолого-психологической «подпитки» для своих жителей. Тучные низины, серебряные жилы, обильные запасы гуано, все что угодно. Andere Lande, andere Sitte.[29] Интенсивность данной подпитки определяет уровень ее потенциального превалирования над ландшафтом, и градиент данного потенциала является силой, которую мы называем привязанностью.

Шерон воздержалась от комментариев. Она никогда не считала «исторические величины» Тома чем-то большим, нежели простой метафорой. Она была физиком, а физики имеют дело с реальными величинами и законами.

— Если бы привязанность была единственной силой, — продолжал Том, — то все население засосал бы местный максимум. Но плотность населения сама по себе образует второй потенциал, поскольку ceteris paribus[30] люди предпочитают открытые широкие пространства чьему-то локтю у своего уха. Поэтому существует обратная тенденция равномерного распределения населения по местности, подобно культурной «тепловой смерти». Взаимодействие этих двух сил порождает различные варианты процесса реакции-диффузии. Население накапливается в точках равновесия с размером поселений согласно шкале размеров по закону Зипфа. Каждое поселение вырабатывает поле культурного потенциала, чья сила пропорциональна его богатству и населению и уменьшается на квадрат расстояния. Географически эти поселения и их окрестности образуют по форме шестиугольники, так называемую сетку Кристаллера. Ert, Nagy kisasszony?[31]

— Ertek jol, Schwoerin ur,[32] — ответила она. Рассуждения Тома не совсем убедили Шерон, но ей не хотелось высказывать свою точку зрения и тем самым спровоцировать бесполезную дискуссию, которая лишь оторвет ее от Джанатпурова пространства. А ведь именно эта модель описывала удивительную согласованность распределения поселений. Шерон поджала губы. Нужно проявить максимум осторожности, чтобы не погрязнуть в решении его проблемы вместо решения собственной. — Итак, куда вписывается этот твой Эльфенхайм?

Том всплеснул руками:

— Он не вписывается. — Он вывел на экран еще одно окно. — Это Черный лес. Замечаешь что-нибудь странное?

После всех этих карт пустая клетка буквально бросилась ей в глаза. Шерон прикоснулась к экрану, ее палец переходил от одной деревни к другой. Баренталь, Оберрайд, Хинтерцартен, Санкт-Вильхельм… Все дороги пересекались на пустом месте, некоторые ответвлялись, чтобы обойти его. Она нахмурилась. Том был прав. Здесь должна быть деревня.

— Это, — возвестил он мрачно, — Эйфельхайм.

— Городок, которого тут не было, — пробормотала Шерон. — Но как может город, которого здесь нет, иметь название?

— Так же, как имело название эламское поселение. Достаточно упоминаний из разных источников, чтобы произвести триангуляцию его местонахождения. Attendez.[33] — Том ввел еще одну команду. — Та же область в раннее Средневековье, реконструированная по фотографиям «Landsat»-a.[34] — Он поднял голову. — C'est drole, mon chérie.[35] Вблизи ты не увидишь чертову хрень; однако с высоты многих миль дух погибших деревень вырисовывается отчетливо. — Он посмотрел на экран и показал: — Эйфельхайм здесь.

Маленькая точка смотрела на нее из прежде пустого шестиугольника.

— Тогда я не понимаю. Ты нашел еще один «затерянный город», как в Шумере?

Но Том печально покачал головой.

— Нет, — сказал он, глядя на экран. — Поселения забрасывают потому, что их привлекательность падает или технология изменяет фактическое расстояние. Серебряные рудники истощаются, или через поселения прокладываются трассы. Но не в данном случае. Привлекательность должна стать причиной возникновения селения-преемника где-то в пределах этого шестиугольника, причем на протяжении жизни одного поколения. Посмотри на то, как Багдад последовал за Селевкией, Вавилоном и Аккадом в одном и том же шестиугольнике Междуречья.

— Твои снимки со спутника говорят, когда исчез Эйфельхайм?

— Основываясь на системе полос — фарлонгах,[36] — я предполагаю, что в позднее Средневековье, возможно, в годы Черной смерти. Позже способы возделывания земли изменились.

— Но ведь в те годы опустело множество мест! Я читала где-то, что треть Европы вымерла. — Ей и впрямь показалось, что это можно принять за объяснение. Она на самом деле подумала, что Том это упустил из виду. Нам ведь всем порой кажется, что мы и сами неплохо разбираемся в предметной области ученого-соседа.

Том был глух к ее торжеству.

— Да, — сказал он небрежно, — и Ближнего Востока тоже. Ибн Хальдун[37] писал… Ну, ушло две сотни лет на то, чтобы население восстановилось до средневековых показателей, но в любую другую заброшенную деревню жители в конце концов или вернулись вновь, или основали новую по соседству. Люди жили здесь четыре сотни лет и затем вдруг исчезли раз и навсегда.

Шерон поежилась. То, как он произнес это, звучало неестественно.

— Место стало запретным, — продолжал Том. — В 1702 году маршал Виллар отказался вести армию по этой земле, чтобы соединиться со своими баварскими союзниками. — Том взял со стола картонную папку, открыл и прочел с листа бумаги. — Вот что Виллар писал курфюрсту: