Эйфелева Башня. Гюстав Эйфель и Томас Эдисон на всемирной выставке в Париже - [17]

В общей сложности 18 038 деталей были соединены вместе с помощью 2,5 миллионов заклепок. 1888 год.

В феврале 1889 года один англичанин написал брошюру, в которой утверждал, что, каковы бы ни были недостатки Эйфелевой башни, никто не может отрицать, что это величайшая инженерная работа современности и как таковая она представляет собой объект пристального интереса во всем цивилизованном мире. Более того, он был озадачен,

«почему часть прессы должна была облить месье Эйфеля таким количеством грязи, даже если башня, как выясняется, не имеет дальнейшей ценности… Зачем называть человека сумасшедшим и дураком, у которого достаточно смелости и изобретательности, чтобы попытаться сделать то, что никогда раньше не предпринималось? … Будет что сказать, если вы побывали на вершине этой огромной башни».

«Но на это сооружение следует смотреть не только как на колоссальный памятник для простого привлечения общественного любопытства. Это эксперимент в строительстве необычайной важности и в таких масштабах, что с самого начала компетентные инженеры считали его невозможным. Из этого инженерное искусство извлекло много ценных уроков, которые будут применены в дальнейших разработках. Эйфелева башня в некотором смысле является опорой гигантского моста, который приведет к проведению в ближайшем будущем работ общественного назначения, которые до недавнего времени считались бы просто химическими».

В то время как эстеты придирались к башне, производители бибелотов[13] наживались, эксплуатируя образ башни и бесконечные ее подобия. Продавались изображения, выполненные ручкой, карандашом и кистью, фотографией и литографией, маслом и пастелью, на бумаге, холсте, на дереве и слоновой кости, на фарфоре, стали и цинке, не говоря уже об Эйфелевых башнях, воспроизведенных «на носовых платках и шапках; на портсигарах и колокольчиках, чернильницах и подсвечниках». Фигурка, отдаленно напоминающая Эйфелеву башню, свисала с часовых цепочек джентльменов и была закреплена в ушах дам. Когда Жалузо, директор Magasins du Printemps, заявил о своем намерении в феврале достичь исключительной монополии на производство всех подобных репродукций, пострадавшие предприятия угрожали юридической войной, в то время как парижские торговцы, которые сочли продажу всех этих Эйфелевых башен прибыльной, «чуть не устроили бунт». Французский суд быстро вынес решение против Жалюзо, сославшись на частичную субсидию государства на строительство башни.

«Мания Эйфелевой башни не знала границ. Все было в стиле Эйфелевой башни, от туалетных столиков и часов до табакерок, ручек зонтиков, булавок для шарфов и пуговиц на рукавах. Они были сделаны на любой вкус и по любой цене».

Гюстав Эйфель, по понятным причинам, был в восторге от приближающегося завершения строительства башни и ее охвата массами. Он наслаждался нарастающим хором восхищения и волнения, раскаянием многих из его ранних недоброжелателей и хвалебными возгласами осанны[14]. Иллюстрация Ревю, на обложке которой он был изображен, восхваляла этого гиганта инженерной мысли за сочетание

«практичности и методичного хладнокровия англичанина, смелости американца и вкуса француза».

На бульварах, забитых омнибусами и трамваями, запряженными лошадьми, и в более тихих переулках туристического Парижа французские отельеры, рестораторы и владельцы магазинов с нетерпением ждали: они слышали, что туристы приедут на ярмарку целыми толпами.

Торжественное окончание строительства

В воскресенье 31 марта 1889 года общая конструкция башни была завершена. С добавлением флагштока высота башни достигла 300 метров. После пяти трудных лет, начиная с того момента, как Эйфель впервые восхитился первоначальной идеей, это был неустанный толчок к тому, чтобы строительство началось и было завершено в срок. Гюстав Эйфель и его люди, как и обещали, закончили работу за двадцать два месяца, как раз к ярмарке. На следующий день после завершения строительства башни, в прохладный, ветреный день понедельника 1 апреля 1889 года, Гюстав Эйфель торжественно приветствовал на Марсовом поле избранных представителей парижской прессы вместе со своим справедливым комиссаром Эдуардом Локроем, премьер-министром Франции Пьером Тираром, Муниципальным советом Парижа и различными высокопоставленными чиновниками. Поводом послужило официальное первое восхождение на башню, за которым последовал праздник шампанского для людей Эйфеля. В 13.30 150 гостей и все 199 работников Эйфелевой башни собрались у лестницы северной колонны, в то время как неподалеку трудились рабочие ярмарки, спеша завершить строительство огромных, тщательно продуманных выставочных зданий, садов и фонтанов.

Эйфелю снова предстояло подняться по железной лестнице башни, потому что даже самый простой из лифтов башни (вагоны, похожие на железнодорожные) на первый этаж еще не был готов. Все еще было совсем не ясно, будет ли готов какой-либо из лифтов вовремя, но, учитывая, что до открытия ярмарки оставалось пять недель и что это был день такого ликования, имело ли значение их отсутствие?

Пока Эйфель ждал, чтобы повести своих гостей, политик, страдавший от острого головокружения, завязал себе глаза шарфом, а затем схватил своего коллегу за руку, когда они начали подниматься. Группа была оживленной и взволнованной. Солнце то появлялось, то выходило из-за несущихся по небу облаков, и временами яростно налетал мартовский ветер, поднимая снизу клубы пыли. Эйфель нередко останавливался, чтобы объяснить ту или иную особенность и позволить туристам посмотреть вниз на ярмарку или вверх по Сене. Когда группа из ста человек прибыла на первую платформу, Эйфель указал, где будут расположены четыре закусочные – англо-американский бар, фламандский пивной ресторан, а затем русский и французский рестораны, каждый на пятьсот или шестьсот мест. Большинство дам в весенних шелковых платьях и джентльмены в цилиндрах решили не идти дальше.