Extremes. На пределе - [15]

Но пересадить более крупные лоскуты кожи не так легко. В пластической хирургии, как заметил однажды Гарольд Гиллис, битва идет между красотой и кровоснабжением. Полнослойный лоскут кожи размером с мужскую ладонь, если его вырезать и пересадить на другое место, отомрет гораздо раньше, чем успеет подключиться к новым кровеносным сосудам.

Чтобы решить эту задачу, Макиндоу вырезáл лоскут кожи с необожженного места — чаще с передней части тела, — но не до конца, оставляя один край соединенным с остальной кожей: выглядело это как чердачная дверца. Благодаря этому кожа не отмирала, продолжая получать питание и кислород. Далее лоскут складывали вдоль и сшивали по длинному краю в трубочку для защиты от инфекции.

Чтобы пересадить эту трубочку, хирург делал разрез на руке пациента и формировал карман, в который поместился бы свободный конец трубки, вшивал его, соединяя живот с рукой своеобразным мостиком, и ждал, пока лоскут не прирастет к руке. Процесс порой растягивался на несколько недель, и все это время больной был частично обездвижен.

Наконец мостик приживался в кармане, и его можно было отсекать от живота. В результате этой кропотливой и трудоемкой операции кожа, ранее находившаяся на животе или груди, начинала снабжаться кровью из руки пациента, а главное — теперь мостик можно было переместить в любое место, куда дотянется рука. Так кожа совершает медленное путешествие с одного участка тела на другой. Способ придумал Гиллис, но Макиндоу развил его, научившись пересаживать кожные лоскуты намного большего размера, чем раньше. Это увеличило возможности операций, позволяя превращать в «шагающие лоскуты» более обширные участки неповрежденной кожи и пересаживать ее на большие расстояния.

Но не следует думать, что единственной целью таких жутковатых процедур было перемещение кожных лоскутов с одного участка тела на другие. Главным для Гиллиса было стремление избавить человека от уродства. Недостаточно просто натянуть кожу на ожог, чтобы его прикрыть, — основной задачей была косметическая коррекция. Кожа, разумеется, жизненно важный орган, во многом благодаря ей мы познаем окружающий мир. Но Макиндоу понимал и обратное: она помогает окружающему миру составить представление о нас. Когда после начала войны в Британии стали появляться обожженные бойцы, поначалу считалось, что лучшее, что можно сделать, — это спрятать их от общества, обеспечить им возможность жить в изоляции, чтобы никого не травмировать. Но Макиндоу не хотел мириться с таким уделом для своих больных. Его достижения в области восстановления внешнего облика выходили далеко за рамки лечебной хирургии. Макиндоу давал пациентам шанс снова встретить мир лицом к лицу.

Третье отделение славилось не только успешными пластическими операциями, но и буйными выходками пациентов-летчиков. Макиндоу противился военизации отделения. Строго говоря, госпиталь королевы Виктории принадлежал ему: по распоряжению министра авиации госпиталь был переписан на имя Макиндоу и передан в его полное распоряжение. Военная дисциплина была сильно смягчена, раненые общались без чинов — что, разумеется, не касалось самого Макиндоу, к которому обращались «маэстро», «босс» или просто «сэр». В самом отделении не возбранялось пиво, а временами обстановка вообще напоминала нечто среднее между борделем и клубом.

Все это помогало пилотам хоть как-то отвлечься и не думать о своем положении. Мало того что этих молодых людей непрерывно преследовало зловоние обгорелой и разлагающейся ткани; вдобавок им приходилось выдерживать целые серии непонятных процедур, когда руку на время пришивали то к груди, то к животу, то к лицу. Это придавало им весьма странный вид, подчас более отталкивающий, чем даже сами ожоги.

Вынужденные страдать неделями и месяцами, утешаясь только пивом, пациенты третьего отделения решили привнести в свое существование хоть какой-то интерес: они основали клуб пьяниц.

Клубу долго не могли подобрать название. Сначала предложено было «Челюстники» — с намеком на челюстно-лицевую хирургию. Но компания нашла его слишком корявым. Им, пациентам нового типа, посчастливилось иметь дело с хирургом-новатором, владеющим поразительными методами. Летчики полностью отдавали себе отчет, что являются объектом эксперимента — пусть и проводимого с благой целью. Так появился «Клуб морских свинок», а Том Глив, его учредитель, был удостоен звания первой и единственной Старшей морской свинки.

Деятельность клуба быстро вышла за рамки выпивки и пения под фортепиано. Макиндоу организовал несколько поездок своих подопечных в Ист-Гринстед. Туда пострадавших летчиков отправляли, часто против их воли, для общения с местным населением. Жители Ист-Гринстеда мало-помалу полюбили Макиндоу и его перекроенных пациентов и изо всех сил старались, чтобы те ощутили себя нормальными людьми. Например, из местных пабов, кафе и ресторанов на время визита «Морских свинок» убирали зеркала. Со временем Ист-Гринстед получил звание «Города, где на тебя не таращатся»: эти выезды очень помогли пострадавшим летчикам постепенно адаптироваться к «большому миру».